Книга чародеяний
Шрифт:
Спальня, погружённая в ночь, была тёмной и пустой. Едва проснувшись, перепуганная ведьма зажгла огонь на своей ладони, неуклюже соскочила на пол и несколько раз обошла всю комнату. Она ворошила постельное бельё, едва не устроила пожар, тут же залила одеяло водой из графина; залезла под кровать, полежала на холодном полу, пытаясь собраться с силами. Снова вскочила и вихрем пронеслась по спальне ещё два раза. Никого.
Наконец Адель набралась смелости посмотреть на своё тело, но не обнаружила ничего… ничего лишнего. Того, чего не должно быть. Мысли путались от страха. Если б её сейчас спросил кто-нибудь спокойный или рассудительный, вроде брата или Берингара, она бы ответила, что именно напугало её до дрожи и почему она так не
А ведь другая, нормальная женщина была бы счастлива увидеть такой сон. Он полон света, любви, добра… многочисленных детишек… Чувство безмятежности и безопасности, пронизавшее всё видение насквозь, было лишь следствием такой жизни – мирной, правильной, где ласковая жёнушка рожает мужу бесконечных детей… Адель заломила руки и прикусила губу, мрачно глядя в одну точку перед собой. Это всё не для неё. Пусть она перестала сходить с ума, пусть запертая колдовская сила больше не съедает её изнутри, доводя до бешенства, это не значит, что она готова к такому. И не значит, что она этого хочет. Адель совершенно не видела себя в роли матери – рано оставшись без родителей, она кое-как тянула на себе свою судьбу и судьбу брата, пока Арман не подрос и не перехватил вожжи. Что она может дать ребёнку? Любовь, которой сама была лишена? А если родится девочка и получит такой же проклятый дар? Ей снова придётся страдать за свою фамилию, за бабку и прабабку, пробивать себе путь в мире ведьм?.. Всё это не беспокоило Адель так сильно, как возможная беременность. Она с трудом справлялась со своим телом один на один, и мысль о том, что внутри появится ещё одна жизнь, доводила её до паники.
Перед глазами всплыл образ пани Росицкой. Вот это женщина, женщина и ведьма! У Эльжбеты четверо детей, а она всё равно остаётся собой, её сила пылает, несмотря на возраст, и материнскую ласку она выражает так, как ей захочется. Адель ощутила укол зависти: пани Росицкая была здорова, здорова в плане колдовства, ей никогда не приходилось сдерживать свои силы. Поэтому у неё всё легко и хорошо…
Вихрь мыслей привёл её к воспоминаниям о матери, и Адель резко остановилась, как дверь захлопнула. Не сейчас. Это уже не имеет никакого смысла. И всё же… новая, доселе неведомая грусть затопила её сердце. То, что она больше не бракованная ведьма, освободило Адель от многих оков, но под ними обнаружились другие – не бракованная ли она женщина, не порченая ли, раз не хочет потомства? Не просто не хочет – боится, как обычный человек боялся бы пламени?
Адель загнала пламя с ладони в переносной фонарь, накинула на плечи шаль, нервно отпила большой глоток воды из графина. Она бы в любом случае пошла искать помощи у Берингара – это было так же естественно, как когда-то скулить, уткнувшись в плечо брата, – но сейчас в таком решении раскрывался новый смысл. Он ведь, подумала Адель, её муж. Эта мысль вызвала привычную ухмылку, одновременно саркастичную и нежную. Слово «муж» по-прежнему звучало странно и смешно, а вот «её»...
– Мой, – шепнула она, толкнув дверь, и печаль уступила место сумасшедшей радости и гордости. Иногда от природы переменчивое настроение ведьмы играло на руку и притупляло эмоции, которые только что пытались сожрать изнутри.
Фонарь – в руке, под ногами – твёрдый пол, рамы настенных картин ловят отблески огня. Адель шла по коридору, исполненная самых светлых чувств. Насколько же ярче стала жизнь, с тех пор как в её голове сложились все события, забытые и отпечатавшиеся в памяти, скорбные и счастливые! Как она наконец связала тревогу и любовь, защиту и защитника! Сложись всё иначе, Адель бы по-прежнему ненавидела Берингара, убеждённая, что он желает лишь укротить её и посадить под замок. Но он боролся не с нею, а с демонами внутри неё, охранял от самой себя. И не ждал ничего взамен. Когда это стало ясно,
Адель поняла и то, чего ей всю жизнь не хватало, чего она отчаянно искала в брате и на что огрызалась, увидев в других – защита и безопасность. Не тошнотворная опека, не забота в сахарной клетке с карамельным замком, а твёрдая уверенность в человеке, рядом с которым она больше никогда не сойдёт с ума.Пришлось немного постоять в коридоре, справляясь с нахлынувшими чувствами. По прошествии нескольких недель Адель выучилась не оставлять ожогов при поцелуе – пани Росицкая подсказала ей, как грамотно распределять свою любовь, чтобы огонь не рвался наружу. По молодости, рассказывала пани Эльжбета, она была так возбуждена, что едва не спалила постель во время первой брачной ночи. К счастью, пан Михаил знал, с кем связался, и это не довело его до заикания, а вот их старший сын был немного дёрганым… может быть, как раз поэтому.
В кабинете Юргена горел свет. Адель постучала и коснулась натёртой до блеска дверной ручки. Внутри всё оставалось по-прежнему – книги, портреты, секретеры. Берингар сидел за столом в высоком кресле и отчего-то казался меньше, несмотря на свой рост: Адель решила, что это из-за нагромождения предметов в комнате. Или из-за памяти о Юргене. Она какое-то время стояла на пороге, потом шагнула внутрь, прошла вперёд, ведя ладонью по гладким граням деревянных полок. Берингар редко погружался в себя настолько, чтобы никого рядом не заметить, но сегодня голову поднял не сразу – убрал руку с пистолета, выпрямился, моргнул. В светлых глазах читалось узнавание и облегчение, но прежде всего усталость.
– Ты не спишь, – хором сказали они и улыбнулись. Берингар кивнул, предлагая ей закончить фразу первой.
– Поздний час, – заявила Адель, наслаждаясь моментом: то, что она снова умела проявлять заботу, кружило ей голову и вовсе не делало её внимание фальшивым или неискренним. Напротив, в лучшие дни забота Адель приближалась к уровню пани Росицкой – сногсшибательная любовь, способная спасти или уничтожить мир. – Вы целый день мотались по каким-то полям и ничего не нашли, неужели ты рассчитываешь найти это в бумажках? Что там, кстати?
– Карты, письма, адреса, – коротко ответил Берингар. Он откинулся на спинку кресла, но взгляд оставался прикован к столу. – И искать здесь действительно нечего. Может, мадам дю Белле права и мы свою работу уже сделали.
– Старая калоша пусть говорит, что хочет, – Адель была в курсе самопального расследования, хотя куда больше книги и убитых людей её беспокоило, что Арман и Берингар продолжают рисковать и лезут на рожон. И ради чего? – Я бы на вашем месте тоже всё оставила, они не заслужили.
Её совсем не волновала судьба других магов и возможная угроза, связанная с книгой. Какая разница, кто за кем следовал, кто чего искал, если всё кончилось? Кончились и убийства, а вот если эти двое не угомонятся, дело может пойти плохо. Адель опасалась, что в своём нынешнем положении не сможет их защитить.
– Книга ведь в безопасности? – неохотно спросила она. Когда мощный артефакт пропал из виду, Адель постепенно утратила к нему интерес. – Ты говорил, её охраняют.
– Охраняют, но это временная мера. Нужно решить, как сберечь её на века, а не на одну ночь.
– И как обычно решают такие вопросы?
– Так же, как всегда: собирают старейшин и послов, обсуждают повестку дня. Боюсь, это затянется надолго.
Адель покачала головой, сдерживая раздражение. Как всегда, ни к чему хорошему великое собрание не приведёт. Как же им узнать, в какую сторону пойдёт мысль великих колдунов? Пана Росицкого приглашают на все такие встречи, он сможет что-то рассказать. Был бы Юрген…
– Не забивай этим голову. На самом деле никто из нас не должен искать следы, которые давно смыл дождь, просто другие свой долг не исполнили, – Берингар наконец закрыл папку, лежавшую на столе, и посмотрел на Адель из кресла. Она стояла рядом, задумчиво теребя шаль.