Книга чародеяний
Шрифт:
— Ничего не спрашивайте. Я знаю, что женщина, которую вы когда-то любили, хочет отомстить вашему сыну, — Арман вытащил из кармана заплатки, которые вчера забрал с детской курточки. Всё, что от неё осталось, и пара капель заячьей крови. — Это все доказательства, которые у меня есть. Если хотите жить спокойно, уезжайте из этого города.
Он бы сам не поверил, если б был человеком. На мгновение Арману показалось, что мужчина заколебался: тень страха и понимания пробежала по его лицу, а в сердце наверняка вздрогнуло воспоминание о ведьме и о жене — он не мог не подозревать, что смерть возлюбленной с нею связана. Увы, всё это длилось только миг.
— Грабёж, — прошипел мужчина, выдирая заплатки из руки Армана. — И что тебе с детской курточки? Много наварил,
Арман не стал спорить. Сестра бы разозлилась и сказала, что эта курточка стала платой за жизнь, и ему тоже хотелось бы так сказать, только смысл? Времени нет, он так и так не поверит.
— Просто будьте осторожнее, — Арман отвернулся от дрожащего от гнева мужчины и наклонился к его сыну. — И ты будь осторожнее. Не гуляй один…
Мальчишка, естественно, его не узнавал. Он таращился на бледного незнакомца с испугом и недоверием, а, поглядев на отца, перенял от него ещё и неприязнь. Арман отстранённо подумал, что он достиг какой-то высшей точки в своём мастерстве: когда-то давно он подобным образом помог человеку и не дождался никакой благодарности, даже намёка на неё. Это задело, но преподнесло урок. С тех пор ему было проще принимать подобные взгляды от тех, кому он безвозмездно помог. Либо ты спасаешь людей, либо ты гордый… Зачем ему всё это? Он и сам не знал, просто не мог пройти мимо, пока остаётся надежда. Так же, как с сестрой.
— Всего хорошего, — ни к селу ни к городу попрощался Милош и, схватив Армана за локоть, потащил его обратно.
— А ну, стойте! — неожиданно взревел ведьмин любовник и рванул за ними. Арман перемахнул через загородку конюшни, Милош поднырнул под балку и куда-то исчез, через полминуты нелепой погони мужчина попал в засаду — с одной стороны ему под ноги плюхнулась лопата навоза, а с другой — на глаза упало мокрое полотенце, мирно сушившееся на чьём-то низком окне. — Воры! Мишель!.. Мой Мишель!
Карета уже видна, им держат дверь… Арман обернулся через плечо. Всё, о чём он только что думал, выветрилось из головы. Он ведь любит своего сына, в самом деле любит! Пусть и неправильно выстроил связь… хотя про куртку-то ему откуда знать…
— Арман, нет, — Милош бесцеремонно затолкал его в карету и запрыгнул сам. — Не переигрывай, ради духов. Ты ему всё сказал, не сделает выводы — его проблемы.
— И его ребёнка, — не согласился Арман, но всё равно признал: — Ты прав.
— Вы закончили? — от великодушия и терпения Берингара не осталось и следа: он взирал на них с той же холодной неприязнью, какая мелькала в общем зале колдовского замка. — Я бы попросил вас обоих впредь избегать подобных сцен. Нам стычки с людьми совершенно ни к чему…
Не первая и не последняя ошибка, думал Арман, пока они выезжали из Марльё по местным колдобинам. И вот опять, каждый прав и неправ по-своему… Рациональной правды больше в словах Милоша и Берингара, а Лаура, дружелюбно сидевшая слева от него, наверняка поддержала бы Армана, узнай она побольше про ребёнка. И ведь тот мужчина даже не обязан ему верить, как не обязан был Арман его предупреждать. Проклятье, однажды он забудет об этом, но пройдёт ещё немало времени, прежде чем это случится.
***
Они добрались до Безансона быстрее, чем предполагали, но за это время Адель возненавидела всех. Арман бесил её своей вознёй с незнакомым ребёнком, Берингар провинился в том, что устроил брату очевидно заслуженную выволочку, Лаура по определению заставляла Адель закатывать глаза и вымещать гнев на воображаемых врагах, а Милош просто достал. Не говоря уж о вознице, который, само собой, был виноват в дурной дороге, уставших лошадях, скверной погоде и прочих превратностях судьбы.
Куда было приятнее проводить время со старой ведьмой! Жизель из Марльё оказалась не так уж стара — исполненная мечта изменила её внешность, преобразила почти до неузнаваемости, и сразу стало ясно, почему мужчины в своё время были от неё без ума. Как же сильно влияет на нас уверенность в себе: исполнение мечты было ложным, но сама Жизель об этом не знала. Она рассказала
всё, уделяя как можно больше внимания Адель: рассказала о своих и о чужих способностях, объяснила, как обращаться с куклами-двойниками, позволила Берингару всё записать и даже предлагала им чай — все вежливо отказались, памятуя, что именно жило и копошилось в ёмкостях этого дома. Адель было очень уютно, и её раздражали спутники, которые при всех своих манерах не сумели скрыть ужаса и отвращения. Убийца ладит с убийцей, да что в этом такого? Не вас же убивают, в тот день вообще никто не умер…Адель смогла лучше понять, что именно не так, когда они отъехали достаточно далеко. Жизель перестала казаться ей такой замечательной и невинной, но от сходства избавиться не удастся никогда — они обе убивали, обе отвергнуты обществом, обе… одиноки. Адель с болью понимала, что перестаёт чувствовать Армана рядом с собой, и, пусть это было нехорошо, ревновала. Только то, что она сама хотела позволить брату выйти в люди и стать своим для магов, как он наверняка мечтал, не позволяло давать волю нехорошим чувствам.
А вот у неё, кажется, проблем прибавилось… Берингар, конечно, выразил свою благодарность и отметил способности и самоконтроль госпожи Гёльди, но глаз с неё не спускал. Лаура и вовсе была в пяти минутах от того, чтобы повесить на себя охранный амулет. Подумаешь! Щепетильные какие… Один Милош, хвала ему, не щепетилен, но Адель всё ещё не доверяла мужчинам: она смогла, перешагнув через свою гордость, признать даровитость своих спутников, и этого уже было за глаза. Берингар казался ей умным, но чересчур отстранённым, Милош — странным и опасным, а брата Адель неумолимо теряла, и это печалило её. Она оказалась не готова… нет, Арман не отворачивался от неё, но теперь он с равным участием смотрел на других. Глухая ревность в сердце Адель отступала под натиском горечи: она сама хотела, чтобы он был счастлив, и в то же время слишком привыкла к нему, чтобы отпустить.
— В чём дело? — словно читая её мысли, спросил Арман. Они только прибыли в Безансон и сейчас топтались у городских стен. — Ты сама не своя.
— Когда я последний раз была своя? — дёрнула плечом Адель. Если их кто-то подслушивает, это прозвучит дерзко, а не грустно.
— Не надо меня обманывать, — мягко сказал брат. То, как он умел подбирать ключи к каждому сердцу и проникновенно смотреть в глаза, пугало и восхищало одновременно. — Думаешь, за несколько дней пути я разучился разбирать оттенки твоего настроения?
— Не думаю. Всё в порядке, я просто привыкаю, — Адель выбрала достаточно удобную полуправду, которая, опять же, устроила бы потенциальных шпионов. Кто знает, насколько у следопыта Берингара чуткие уши. — Можно подумать, ты меня никогда не обманывал, — добавила она непринуждённо. Это было частью старой шутки, но Арман слишком долго молчал перед ответом:
— Я же оборотень, всех обманываю. Идём, нас ждут…
Как ни странно, такие слова не вызывали у Адель гнева или обиды. Она знала лучше всех — если Арман Гёльди и способен лгать, то лишь во благо. А поскольку он способен и ещё как, остаётся только смириться с его понятиями об оном благе. Раньше всё было хорошо… должно быть хорошо и теперь, но среди незнакомцев требовалось вести себя иначе, и Адель жалела, что не может присмотреться к брату получше. Привыкший приспосабливаться к новым обстоятельствам, как хамелеон, настоящий Арман неизбежно ускользал из её поля зрения, и только сердце подсказывало, что что-то не так.
В очередной раз разговор и мысль остались подвешенными в воздухе. Они распрощались с довольным озолотившимся возницей и теперь были предоставлены самим себе в этом городе, уютно дремлющем в ложбинке между семью холмами. На горе Сент-Этьен, прямо перед ними через извилистую реку, возвышалась знаменитая цитадель, не так давно пережившая австрийский обстрел: позолоченный весенним солнцем холм подпирал всё равно внушительные стены, валы и башни. Не единственный здешний форт, как поняла Адель из объяснений спутников, но определённо самый вызывающий, иначе бы они здесь не застряли.