Книга чародеяний

Тут Адель удалось найти спасение: она осталась почти одна с писарем, чего не случалось уже несколько дней. Милош и Арман ушли вдвоём, исполненные решимости выследить своих же преследователей, Лаура заснула, утомлённая изготовлением амулетов. Адель никак не могла взять в толк, на что уходят эти плетёные изделия и пользуется ли ими хоть кто-нибудь, пока не поняла — девица Хольцер в самом деле делает что-то нужное для группы, только ей, Адель, не перепадает ни охранного амулета, ни ловца дурных снов, ни маленькой согревающей вязанки, которую другие клали за пазуху. Лаура, при всей своей внешней наивности и безобидности, ненавидела спутницу не меньше, чем та её. Так, Адель осталась в общей комнате с писарем и Берингаром. Она коротала вечер за штопаньем братского плаща, Берингар писал письмо, а писарь возился с книгой. Он часто сидел так, перепроверяя страницы, пополняя запас чернил, очиняя перья и заготавливая вкладыши. Писарь делал всё, что ему было положено, и не делал ничего, что было бы лишним. Ей бы так… хотя бы иногда.

— Как твои дела? — спросила Адель, откладывая шитьё и наклоняясь к писарю через стол. Берингар посмотрел на них, ничего не сказал и продолжил заниматься своим делом. Две свечи тускло освещали стол, и казалось, что между ними — целые мили. — Как обычно? Вот и у меня тоже… Мне нравится твой гербарий. Может, магия из этих лепестков и выдохнется, но потомки хоть узнают, как они выглядели.

Благодаря своей односторонней симпатии к молчаливому писарю, Адель почти полюбила книгу. Она не носилась с ней как с великой миссией, как это делали другие, но ощущала книгу как живой организм, наполненный уже десятками разных историй. Кое в чём Арман и Берингар оказались правы — ей нравилось чувствовать магию, ей нравилась сама магия. Пожалуй, за книгу саму по себе Адель могла бы убить… Ей казалось, что эта вещь куда живей, чем некоторые люди рядом с нею.

— И пальцы у тебя красивые, — добавила Адель. Она общалась с писарем, как со своей собакой, не нуждаясь в ответе и позволяя себе глупости. Всё из-за того, что она не считала его человеком: не будь писарь обременён своими страшными обетами… но он был обременён. Адель больше не отвращал его неприглядный внешний вид, ей нравилось изливать душу «пустому сосуду», или как там его назвал Берингар.

Писарь, конечно же, не ответил. Поглядев пустым взглядом на Адель, он продолжил распрямлять сухой кленовый лист. Потом он поставил какую-то печать, потом — вложил закладку. В глаза Адель бросилась история Жизель: хотелось почитать, но, если честно, она плохо слушала правила игры и не смогла вспомнить, позволяет ли подобное Берингар. Настроение у Адель было на редкость спокойным, и ей не хотелось подставляться под удар.

— И хорошо, что ты всё время молчишь. Я вот это очень ценю… Тебе, наверное, тяжко там, внутри. Хочется выйти из себя, покинуть кокон, а ты не можешь, — Адель неожиданно поняла, что ей ещё нравится в сущности писаря: их неуловимое и вместе с тем очевидное сходство.

— Не надо, Адель, — заметил Берингар и обмакнул перо в чернильницу.

— Точно. Ты ведь принёс обет добровольно, а я и забыла… Вот у меня выбора не было. — Адель мало волновало, что она откровенничает в присутствии следопыта. Тот и так всё знал, и вообще ему было наплевать. — Впрочем, хватит обо мне. Красивый почерк! Понятно, почему старейшины остановили свой выбор на тебе.

— Спасибо, — сказал писарь.

Адель запнулась, подавившись словом, Берингар резко повернул голову в их сторону.

Для писаря ничего не изменилось: сказав это, он продолжил свою работу, как ни в чём не бывало. Невзрачное лицо осталось прежним, и ни один жест не выказывал желания продолжить разговор. Под пристальным вниманием Берингара Адель попробовала сказать ещё несколько ничего не значащих фраз, но тщетно — все они остались без ответа.

— Что это значило? Обычно он не разговаривает.

— Ничего хорошего, — хмуро заметил Берингар, забывший о своём письме. — «Необычно» нам не на руку.

— Но это магия, — слегка фыркнула Адель. — Здесь нет места обычности.

— Вот именно… Предложи ему прогуляться, если тебя не затруднит.

— Что? — Адель выглянула в окно, хотя это было лишним: в стёкла до сих пор колошматил жестокий дождь, в стёкла и, вероятно, в спины отсутствующих Армана и Милоша. — В такую-то погодку?

— Просто предложи.

Адель неуверенно пригласила писаря на прогулку, тоже заинтересованная в результатах опыта — ничего. Она поняла, в чём дело, и постаралась произнести те же слова веселее, серьёзнее или увереннее, но снова не преуспела. Берингар жестом остановил её:

— Спасибо, достаточно. Возможно, дело в том, что тебе это действительно не нужно, а про почерк ты говорила от души.

— Если бы говорить от души помогало, он бы всем отзывался!

— Не всем, — взгляд Берингара показался ей тяжёлым. — Ты очень сильна, а слова сильной ведьмы, как и мысли, порой обладают даром убеждения. Даром воплощаться в жизнь… На господине писаре много, очень много заклятий, и его собственное добровольное согласие — данный им обет, как ты помнишь — скрепляет волю гораздо сильнее, чем чары, наложенные извне. Однако…

— Однако, — повторила Адель. В горле пересохло от неожиданной догадки, и она сама удивилась тому, что её это задело. — Хочешь сказать, что есть что-то посильнее личной воли?

— Не хочу, — медленно ответил Берингар. Он ходил кругами вокруг писаря, как хищный зверь, и размышлял. В такие моменты следопыт, бывший хорошо если ровесником Армана, казался старше лет на десять и вообще напоминал своего отца. — Я думал о том случае, и мне приходит в голову несколько вариантов. Например, такой: множественные чары, несовместимые друг с другом в иных обстоятельствах, периодически ослабевают, и господин писарь совершает незначительные поступки, не предписанные ему обетом. Это не хорошо, но и не плохо, потому что он так и не сделал ничего непоправимого, а книга всегда оставалась в сохранности.

— А другие версии? У нас есть сильный враг, — сама догадалась Адель. — Такой, о котором никто не знает.

— Это пугает, но маловероятно. Все сильные маги сейчас на виду у старейшин, а за теми, кто не выразил одобрения по поводу книги, установлена дополнительная слежка. К тому же, те, кто нас преследует, похожи скорее на жаждущих наживы наёмных грабителей. Ты не обращала внимания?

— Разбойники с большой дороги, и на колдунов-то не похожи, — согласилась Адель, припоминая те рожи, которые им удавалось уловить в окне или в углах таверн. — Хотя это ничего не значит. Или значит… они, может, за нами или за книгой, но не за писарем. Сильный колдун, способный управлять другими, не стал бы подглядывать за нами из кустов.

Берингар неохотно кивнул: ему явно не хотелось принимать на веру самый простой вариант. Адель же была склонна к тому, что чары прохудились, скажем, от усталости. Или всё-таки дело в ней? Это возможно — она сильная ведьма, пусть и без гипнотического дара.

— Сильный враг не стал бы размениваться по мелочам, — заметила Адель. Её слова прозвучали как утешение, но на самом деле она хотела доказать, что Берингар неправ. — Сам посуди, раз он заставил писаря выйти из дома часовщика — если предположить, что это было так, — он бы не упустил момент и велел что-нибудь ещё. По мне так, это не повод для беспокойства, уж лучше обратить внимание на преследователей — писарь-то всегда у нас под носом.

— В этом есть смысл, — согласился Берингар. Как показалось Адель, он просто устал спорить или не желал делиться своими мыслями. — К слову об этом…

Снаружи послышались шаги и голоса, разобрать которые мешал шум дождя, но дверь распахнулась и явила их взору Армана и Милоша. Оба мокрые насквозь — с плащей течёт водопадом, только ливень не может быть красным.

— Ты ранен! — воскликнула Адель и, бросив всё, кинулась к заляпанному кровью брату.

— Ах, спасибо за заботу, — сварливо отозвался Милош, ковыляя к столу. — Ранен я, рад, что ты заметила.