Книга снов

– Может, это он отпустил тебя, чувак. А не ты его. Отцы порой должны отпускать своих детей, чтобы спасти их.

Я застегнул браслет на запястье. Пальцы у меня дрожали.

Посмотрел на циферблат: начало четвертого.

На подкашивающихся ногах я дотащился до ближайшего фонаря, где меня вырвало, там я уже не смог встать от слабости, там меня и подобрала молодая пара из Сассекса и вызвала «скорую».

Врач, которая лечит меня в центральной больнице, спустя какое-то время советует на будущее подписать распоряжение пациента на случай серьезной болезни или недееспособности.

– На будущее? Если на меня снова нападут и в следующий раз уже заколют? Думаете, поможет?

– Именно, если в следующий раз вы не так легко отделаетесь или если, например, так серьезно заболеете, что…

– Или если меня подстрелят. В подземке, например.

Она продолжает уже серьезно:

– Или если вас подстрелят в подземке. Если вы будете так серьезно ранены, что вас придется подключать к аппаратам жизнеобеспечения, или если вы впадете в кому. И не сможете выразить свою волю по поводу того, хотите вы жить или умереть. У каждого есть право, чтобы его оставили в покое, если он того желает. Не стоит оставлять это на усмотрение перегруженных интернов. В первую очередь, если вы донор органов.

Вот так и получается, что в ту же ночь я на всякий случай составляю распоряжение пациента и указываю в нем имя Эдди. Мне не приходит на ум никто, кому бы я доверял больше, чем ей.

Ей остается только подписать документ.

Только.

Я подумываю отправить его по почте. Чтобы тем самым сказать ей…

А что сказать? Хочешь быть моим доверенным лицом в вопросах медицины и решать, жить мне или умереть?

Как романтично. До смерти романтично.

Вместо этого я бегу из Лондона.

Я так и не отправляю Эдди документ, хотя он всегда при мне.

Эдди. Ее «нет» – демаркационная линия.

Я лишь раз в несколько месяцев прилетаю в Лондон, кидаюсь от одного человека к другому.

Потом на электронную почту приходит письмо, которое меняет все.

Дорогой папа,

мы не знаем друг друга, и мне кажется, это нужно исправить. Если ты тоже так считаешь, приходи 18 мая на День отца и сына в Колет-Корт. Это школа для мальчиков, отделение школы Святого Павла, в районе Барнс, прямо на берегу Темзы. Я буду ждать тебя на улице. Сэмюэль Ноам Валентинер.

Мой сын хочет видеть меня.

Восемнадцатого мая выдался теплый день, и я иду пешком. Школа Сэма расположена на полуострове в извилине Темзы, в восьми километрах к западу от центра. Четыре линии метро идут до станции «Хаммерсмит», оттуда я иду через квартал Чарльза Диккенса с новыми офисными зданиями и старыми кирпичными домишками.

Я всю ночь не спал и заклинал время идти поскорее. Ведь отныне я решил жить совершенно иначе. Я скажу Эдди, что люблю ее с тех пор, как впервые увидел, как она танцует. И сегодня я не заставлю ждать своего сына. Я больше никогда не заставлю ждать этих двоих. Никогда.

Мне хочется бежать!

На мгновение, когда я прохожу под величественным порталом Хаммерсмитского моста, все становится более реальным. Солнечное тепло. Блеск волн, мерцающее сияние, словно уже улыбается лето. Нежный, сладостный аромат деревьев.

Я делаю глубокий вдох.

Захочет ли Эдди принять меня снова? Понравлюсь ли я Сэму?

Я уже различаю на набережной школы Святого Павла цветущие декоративные вишни, которые тянутся навстречу медовому весеннему солнцу.

Я улыбаюсь при виде целующейся молодой пары. В нескольких метрах от них сидит нищий, откинувшись на зеленые перила моста, на нем потертый смокинг, кажется, он обустроил свое «рабочее место», разложив картонку на солнышке.

Я уже почти пересек мост, но останавливаюсь на мгновение и наслаждаюсь теплом, шелковистым воздухом. Скоро я увижу сына. Жизнь так прекрасна. Почему я этого никогда не замечал?

Прогулочный кораблик идет вверх по течению Темзы, по направлению к Оксфорду. Девочка влезает на парапет, на самую верхнюю перекладину. Она подставляет свое личико майскому солнцу, как вдруг волна накреняет корабль, и ребенок падает за борт. Девочка не кричит. В ее взгляде – лишь безграничное любопытство.

Мы видим, как она падает. Целующаяся парочка, нищий в потертом смокинге и я. Нищий бормочет: «О боже!», парочка уставилась на меня. Все трое замерли, а ребенка, который то погружается в воду, то всплывает, несет к мосту с четырьмя зубчатыми башенками.

Прямо сейчас решается вопрос жизни и смерти. И вот я перелезаю через зеленые кованые перила моста. Жду, пока малышка покажется внизу, подо мной.

И спрыгиваю.

День 37-й

СЭМ

Сегодня у Мэдди день рождения. И я испек ей на школьной кухне пирог. Моя учительница французского мадам Люпьон дала мне рецепт яблочного тарта Татен и принесла из дома специальную форму для выпекания. Все оказалось проще, чем я думал. Сначала я растопил в сковороде подсоленное морской солью сливочное масло, добавил сахара, и по мере того как сковорода разогревалась, получилась жидкая карамель. В нее я опустил заранее порезанные дольками, как следует охлажденные яблоки – это очень важно, tres important, подчеркнула мадам Люпьон, неплохо даже яблоки немного заморозить – и разогрел их в сковороде. Сверху выложил песочное тесто и поставил в духовку на двадцать минут. Потом дал остыть и перевернул «наизнанку».

Теперь я знаю, что имела в виду Майфони, когда говорила «наизнанку».

В конце я завернул пирог в бумагу абрикосового цвета и спрятал в своем школьном шкафчике.

Самым сложным было спросить у мадам Люпьон о том, как девочки устраивают пижамные вечеринки.

– О девочках какого возраста идет речь? Восемнадцатилетних, четырнадцатилетних, двенадцатилетних? – И так как я ответил не сразу, она продолжила: – От возраста зависит очень многое. В двенадцать девочки просто едят пироги, в шестнадцать им непременно подавай веганские смузи, а в восемнадцать не обходится без коктейлей из рома «Бакарди» и прочих малополезных средств.

Я говорю, что моей кузине (которой на самом деле нет) исполняется двенадцать.

– Вот как! Моя дочь и ее подруги в двенадцать смотрели романтический фильм о танцах и еще пели караоке. И задували розовые свечи на торте. Еще иногда красили друг друга.

– Ясно. – Мне стало немного смешно.

– Зачем тебе все это, Сэмюэль?

– Да так, – соврал я. – Чтобы не ошибиться с подарком.

– Ты очень мудрый мальчик, мой дорогой.

К счастью, продавщицы магазина на станции метро «Хаммерсмит» не спрашивали меня, зачем я покупаю голубые тени, блеск для губ с земляничным вкусом, розовые свечи и игрушечный микрофон.

В iTunes-Store в разделе «Романтика» я отыскал какой-то фильм, в котором главные герои танцевали и целовались. «Грязные танцы» или что-то в этом роде – никогда не слышал. Но кажется, это очень популярный фильм. По крайней мере, у девчонок.

В Веллингтонской больнице время замерло. Я киваю у входа Шейле, она смотрит на меня, слегка улыбается в ответ и снова погружается в свой мир. Сначала я поднимаюсь на второй этаж.

Мне уже издали все видно. Боль черная и жалящая. Отец лежит на животе. Как так? Почему он лежит на животе?