Книга снов

И это нравится девчонкам?

Что сказал бы Скотт? «Женщин не обязательно понимать, чтобы любить. Кошек или бегемотов мы тоже не понимаем и все же находим их восхитительными».

– Извини. Что фильм настолько романтический, я не знал.

Н-да, Сэм. Боюсь, тебе придется это искупить. Можешь станцевать то, что она сейчас танцует?

– Нет.

Ну пожалуйста.

– Мэдди, я не умею не только петь, но и танцевать!

Пожалуйста, Сэм!

Я смотрю на прекрасное лицо Мэдди, которое ничего не выражает, и уверен, что она со мной, притаилась, чтобы все не испортить. Ладно. Так и должно быть. Она точно рядом. Но долго ей не продержаться, уж я постараюсь.

– Хорошо, я попробую. Но спорим, ты будешь смеяться, – пожалуйста, ну пожалуйста, засмейся! Суперобезьяной стану, если ты хоть разок улыбнешься.

Я ставлю айпад на столик у ее кровати, двигаю подставку ближе к лицу Мэдди и снова запускаю сцену, в которой Бэби поднимается по лестнице, пританцовывая и смешно виляя бедрами, а потом пытаюсь повторить ее движения.

– Так, Мэдди?

Я подбочениваюсь и кручу попой. Ну, по крайней мере, стараюсь.

Выплясываю в пижаме персикового цвета, в тапочках Бэтмена на ногах и с голубыми тенями на веках под музыку из «Грязных танцев».

Думаю, Мэдди умирает со смеху.

Я танцую и даже вхожу в раж. Танцую, глупо и разнузданно двигаюсь, как еще никогда в жизни, и в это время влюбляюсь в Мэдди. Я влюбляюсь в нее, как в песню всей моей жизни, которую буду слушать снова и снова, которая станет саундтреком моей жизни, ибо она и есть моя судьба.

Неудивительно, что дверь я из виду упустил.

– Эй, Сэм? Или как там тебя, юноша, похожий на Сэма, у тебя что, голубые тени никак?

В палату заходит сестра Марион, я спотыкаюсь в своих Бэтмен-тапках и краснею.

– Думаете, зеленые пошли бы мне больше? – спрашиваю я, едва переводя дух.

– Не дерзи. Что тут у вас происходит?

– Мы празднуем день рождения Мэдди.

– Вот так?

– Девчонки празднуют так.

– О! Ясно. Хорошо. Конечно. – Она продолжает разглядывать меня с ног до головы, и я поворачиваю голову налево, чтобы заглянуть в зеркало в шкафу, – поразительно, как по-идиотски можно выглядеть, если хоть чуть-чуть постараться.

Марион показывает на айпад.

– Что вы там смотрите?

– «Грязные танцы». Там про дыни.

– Да что ты? Это Бэтмен у тебя на ногах?

– Угу.

Сестра Марион берет глазные капли, отточенным движением увлажняет зрачки Мэдди и садится на край кровати, чтобы посмотреть фильм.

Я возвращаюсь на свое прежнее место и приподнимаю айпад, чтобы всем было видно, хотя при этом у меня затекают руки. Ну и пусть.

Время от времени я чувствую, как весь заливаюсь краской, когда начинаются все эти поцелуи.

– Целоваться полезно, – объясняет Марион. – Обмениваясь слюной, мы укрепляем иммунитет.

– Фу! – Меня передергивает.

Мэдди хихикает. Мне так кажется.

Действие тем временем принимает другой оборот.

– Эй, почему он не объясняет отцу Бэби, что ребенок не от него?

Тогда не было бы фильма!

– Вот оно что! Черт, я и не подумал. – Я в восторге. Хотя с нами Марион, Мэдди продолжает говорить со мной. Только в моей голове, правда, но определенная порция безумия мне уже не повредит.

Как тебе Джонни, он милый? – спрашивает Мэдди.

– Милый? Ну не знаю, нет. А ты думаешь, он милый?

Джонни – нет. Мне кажется, ты милый, Сэм.

Ерунда. Так Мэдди не сказала бы никогда. Никогда, никогда, никогда. И нужно прекратить постоянно воображать, что она отвечает именно так, как мне понравилось бы.

– Тук-тук, мы слышали, тут есть тортик?

В палату заходят еще два врача и Лиз, физиотерапевт. На них крошечные дурацкие колпачки, какие обычно носят в канун Нового года. Лиз протягивает и Марион колпачок, который та преспокойно надевает.

В мгновение ока я перестаю чувствовать себя единственным идиотом.

– Что вы тут делаете? Сэм, на тебе что…

– Да, это Бэтмен. А еще бывают тапки с Суперменом.

– Не сомневаюсь, – говорит одна из врачей глухим голосом, остальные хихикают. Мэдди тоже. Женщины бывают реально странными.

В конце концов мы впятером сидим на кровати и смотрим «Грязные танцы», и все – действительно все, кроме нас с Мэдди, – хлюпают носами.

Ладно-ладно, немного трогает, согласен.

– Сэм, это ты испек пирог? – спрашивает сестра Марион, показывая на тарт, когда заканчиваются титры.

Я киваю.

– Это тарт Татен! – восклицает в восторге Лиз.

– А где же свечи?

– Сначала еще караоке, – объясняю я и вытаскиваю из рюкзака розовый игрушечный микрофон.

– Вот невезение. Только начинается веселье, а мне пора уходить, – вздыхает одна из докторов и смотрит на свой пейджер, Лиз тоже прощается с нами, с тоской глядя на пирог.

– Мой рабочий день уже закончен. И я люблю караоке, – говорит вторая докторша, а сестра Марион контролирует измерительные приборы и спустя две-три минуты ворчит:

– Ну хорошо. Но только потому, что это вы. С Мэдди все в порядке. Она немного вспотела. Тебе весело, дорогая?

– И что за песни у тебя в караоке? – спрашивает врач. Я вижу, что на ее бейдже написано «Бен. Ширин». Бен? Она с любопытством смотрит в айпад.

– Я Бенни, – говорит она. – Это уменьшительное от Бенедикты. На табличке не помещалось.

– Ясно. Я Сэм. Сэмюэль Ноам Валентинер. Тоже не поместилось бы.

– Да уж. – Доктор Бенни прокручивает мамин плейлист на айпаде.

– Не может быть! «Королева танцпола»! «Dancing Queen»! – вдруг вскрикивает она. – Марион, вы знаете эту песню?

– Дорогая, мне пятьдесят один, а не сто пять. Конечно, я знаю «АББА».

Бенни возится с айпадом, настраивает звук, объявляет: «Итак, Мэдди, только для тебя!»

Она забирает у меня розовый микрофон.

Потом обе женщины встают перед кроватью Мэдди и поют «Dancing Queen», поют чертовски хорошо. Бенни – основной голос, Марион – бэк-вокал.