Комментарии к русскому переводу романа Ярослава Гашека «Похождения бравого солдата Швейка»

С. 197

Я знал одного пленного денщика, который вместе с другими прошел пешком от Дубно до самой Дарницы под Киевом.

Собственный пеший маршрут попавшего 24 сентября 1915 года под Хорупанью в русский плен Гашека. От Хорупани до Дубно 15 км.

Дубно – город на территории нынешней Украины. В пору первой мировой войны эта часть теперешней Украины находилась в составе Российской империи. Осенью 1915-го, а именно 8 сентября, этот город был оставлен русскими войсками под натиском австрийцев; таким образом, как справедливо замечает Йомар Хонси (JH 2010), никакие пленные солдаты королевской и императорской армии, включая самого Гашека, не могли через него проходить две недели спустя, следуя в Киев. Другое дело, что расстояние от Хорупани до Дубно всего-то ничего и потому из чешского далека в 1921 году эта пара вполне уже могла казаться автору романа одной неразделимой точкой.

Дарница – в настоящее время район Киева. В годы Первой мировой войны – дальний пригород, где находился знаменитый своими невыносимыми условиями пребывания транзитный лагерь для военнопленных. Гашеку повезло, он провел в Дарнице всего несколько дней и уже поездом был отправлен в лагерь постоянного содержания – Тоцкое, Оренбургская область. Здесь на месте будущего советского ядерного полигона будущий автор «Швейка» пробыл с октября 1915 по июль 1916, пока не вступил в Чешскую дружину. См. комм., ч. 1, гл. 11, с. 153.

потом доехать с этим до самого Ташкента

В Ташкенте находился еще один лагерь постоянного содержания военнопленных. Упоминается также в воспоминаниях литературного антипода Гашека, романтика и генерала Рудольфа Медека (Rudolf Medek).

и умереть на своих чемоданах от сыпного тифа в лагере для военнопленных

Заболевание, просто косившее людей в годы русских беспорядков. Сам Гашек дважды перенес тиф. Первый раз военнопленным во время пребывания в тоцком лагере и снова в 1919-м в Уфе, уже красным комиссаром. Ухаживавшая за ним молоденькая сотрудница большевистской типографии Александра Львова стала впоследствии гражданской женой будущего автора «Швейка».

Они-де штурмовали Сокаль, Дубно, Ниш, Пиаву.

Сокаль – город на территории современной Украины, в 80 километрах на север от Львова. Во время первой мировой войны входил в состав Австро-Венгрии. Это был крупный железнодорожный узел, который с одинаковым упорством хотели захватить русские и удержать австрийцы. В июле 1915 года здесь происходили тяжелые бои, в которых принимал участие 91-й пехотный полк Ярослава Гашека. Рота будущего автора «Швейка» лишилась в результате половины своего личного состава. Именно после этих боев Гашек был произведен в ефрейторы и представлен к медали за храбрость. См. комм., ч. 1, гл. 14, с. 187 и ч. 2, гл. 5, с. 487.

Ниш (Nis) – город на юго-востоке Сербии недалеко от границы с Болгарией. После взятия Белграда 9 октября 1915 года сюда была перенесена столица Сербии. Пал в январе 1916-го под объединенными ударами войск Австрии, Германии и Болгарии.

Пиава (Piava, ит. Piave) – река в северной Италии, ставшая естественной линией фронта после отступления за нее войск Антанты под тяжелыми ударами австрийцев зимой 1917-го. Вторая битва за Пиаву (обычно именно она и подразумевается, когда упоминается словосочетание «битва за Пиаву») началась летом 1918-го (15–23 июня) с попытки прорыва австрийцев на правый (восточный) берег. На этот раз верх взяли силы Антанты, отразившие наступление и уничтожившие войска Тройственного союза, которым в самом начале операции даже удалось захватить довольно обширный плацдарм на итальянском берегу. Чехи и словаки принимали участие в этих боях по обе стороны фронта. Как в составе своей, тогда родной австрийской армии, так и в частях Чешского легиона на стороне Антанты.

С. 198

Поручик Лукаш был типичным кадровым офицером сильно обветшавшей австрийской монархии. Кадетский корпус выработал из него хамелеона: в обществе он говорил по-немецки, писал по-немецки, но читал чешские книги, а когда преподавал в школе для вольноопределяющихся, состоящей сплошь из чехов, то говорил им конфиденциально: «Останемся чехами, но никто не должен об этом знать. Я – тоже чех…»

Прототип романного героя, реальный Рудольф Лукас, был немцем. Во всяком случае, в его доме говорили на языке отца – немецком, а не матери-чешки. Благодаря обнаруженной Йомаром Хонси в архивах Брука над Лейтой записи о регистрации брака поручика (тогда уже капитана) Рудольфа Лукаса с Анной Марией Бауэр (Anna Marie Bauer) мы теперь точно знаем имена родителей офицера: отец – Генрих Лукас (Heinrich Lukas), мать – Йозефа, в девичестве Скоупа (Josefa Skoup'a).

Любопытно, что именно Генрихом/Йндржихом (Heinrich/Jindrich) сделал Лукаша в своем романе Гашек. Интересно и то, что вопреки распространенной легенде фамилию свою подлинный поручик Лукас никогда не менял на более чешскую Лукаш а всегда, даже в чехословацкой армии, оставался «немцем» Рудольфом Лукасом. О чем свидетельствуют и документы в Центральном военном архиве (Vojensk'e 'Ustredn'i Archiv), и фото надгробного камня офицера, помещенное в книге Милана Годика (М. Hod'ik. «Svejk – fikce а fakta»).

Когда по окончании Первой мировой Рудольф Лукас принял решение стать офицером в армии новой славянской республики, ему пришлось учиться на языковых курсах в Праге (с октября 1920 по январь 1921), чтобы подтянуть чешский, а после окончанрш еще и сдавать экзамен на владение языком (HL 1999).

Авторство бессмертного выраженрш «Останемся чехами, но никто не должен об этом знать. Я – тоже чех…» («Budme Cesi, ale nemus'i о tom nikdo vedet. J'a jsem taky Cech») традиционно приписывают маршалу Радецкому. См. комм., ч. 1, гл. 7, с. 86, а также «случай капитана Сагнера», комм., ч. 3, гл. 1, с. 68.

А как ноченька пришла. Овес вылез из мешка, Тумтария бум!

Это строчки из популярной народной песни, имеющей множество вариаций конечного вокализа и zumtarij'a bum, как здесь (в переводе обрусело в «тумтария», но далее в тексте перевода: см. ч. 3, гл. 4, с. 198, начальное «ж» с необъяснимой непоследовательностью восстановлено), и v'ydr um pum pum, и v'ydr um pum hejsasa, и zupajdi, zupajd'a в разнообразных иных вариантах.

Oves v pytli / Овес в мешке Jede sedl'ak do mlejna, zupajdi, zupajd'a. Ctyrma konma vranejma, zupajdiajd'a. Jede sedl'ak do mlejna, zupajdi, zupajd'a. Kazda holka r'ada d'av'a, zupajdi, zupajd'a. Kazda holka d'a. D'a, a ned'a, d'a a ned'a, proc by nedala. Kdyz do mlejna prijeli, na mlyn'are se ptali. Pt'ame se te, mlyn'ari, kam se ten oves sloz'i. Slozte ho do ml'ynice, к Andulcine post'ylce. Andulka jde vecer sp'at, nech'a oves kde je st'at. A kdyz bylo v pulnoci, oves z pytle vyskoc'i. A kdyz bylo pul jedn'y, oves si hned hup na n'i. A kdyz prisel b'il'y den, oves skocil oknem ven. A kdyz prisel za t'yden, holka pl'ace cel'y den. A kdyz prisel za mes'ic, holka pl'ace jeste v'ic. A kdyz prisel sv'at'y Duch, holka nos'i velk'y bruch. A kdyz prisel sv'at'y Jan, narodil se Flori'an. A kdyz bylo dvacet let, oves nov'e ovsy plet. К мельнице крестьянин едет, жупайди, жупайда. Вороной четверкой правит, жупайдаяда К мельнице крестьянин едет, жупайди, жупайда, Всяка девка рада дать, жупайди, жупайда Всяка рада. Дать не дать, а чего бы ей не дать. Как до мельницы домчали, так ему вопрос задали. Ты нам, мельникам, скажи, куда мешок овса сложить. Да за жернов, за крылатку, к Аннушке в ее кроватку. Аннушка приходит спать и ложится на кровать. Только полночь наступает, овес наружу вылезает. Из мешка он быстро скок, и на девушку прилег. А как только брезжит день, он в окно да за плетень. Как неделя миновала, девка горько зарыдала, А как месяц миновал, с нею дом весь зарыдал. А как день святого Духа, уже видно стало брюхо. А как день святого Яна, так рожденье Флориана. А как двадцать лет промчится, вновь овса тьма народится.

Веселый солдатский вариант припева с комментарием самого Гашека:

Это была старая солдатская песня. Ее, вероятно, на всех языках распевали солдаты еще во время наполеоновских войн.

См. ч. 3, гл. 4, с. 205.

Здесь же, забегая вперед, можно отметить, что, действительно, есть польский и немецкий варианты, но если польский очень близок к чешскому – U mlynarza Marcina byla piekna dziewczyna, то воинственный тевтонский созвучен лишь лихостью припевки:

juchheidi, juchheida! niemals ich den Mut verlier, juchheidi, heida! Diene meinem K"onig treu, lieb mein M"adchen auch dabei, juchheidi, heida! Йодлейды, йодлейда. Страх не ведал никогда, Йодлейды, ура! Королю я верен буду, И подругу не забуду. Йодлейды, ура!

См. также еще одну чешскую вариацию этой песни, комм., ч. 3, гл. 3, с. 183.

и ни к кому не подлизывался