Лицо с обложки

Военный совет проводили в спальне.

Слушая жалкий лепет кузины, я морщилась при мысли, что сумела бы изложить идею куда стройнее. То ли присутствие Германа действовало на нас подавляюще, то ли что другое, но, когда Даша попыталась облечь эмоции в слова, она смутилась, замямлила, подыскивая выражения, и оттого все окончательно запутала. Я ожидала, что Герман в любой момент перебьет ее вопросом:

— Стоп, ничего не понял. Давай поконкретнее.

Нo Герман молча чистил апельсин, развалясь поперек супружеского ложа, и не перебивал ее.

Даша прохаживалась взад-вперед по комнате, в волнении ломая пальцы. На ее скулах горели малиновые пятна. В распахнутых полах белого хлопчатобумажного халата мелькали аппетитные ляжки.

По лицу друга детства нельзя было угадать его мнение о плане. Зато, приглядевшись внимательнее, я скорее почувствовала, чем догадалась, о чем Герман думает в эту минуту. Он думал о Даше: «Хороша, хоть женись… А что? Может, и женился бы, да Ханьян перехватил и обломал всю малину. Попортил девку. Кто бы мог подумать, что ее эдак разнесет? Какой кошмар жениться на стройной козочке, а в итоге заполучить бабищу с формами мадам Грицацуевой»…

— Слушай, ты можешь не жрать апельсины на кровати? — неожиданно рявкнула Даша, прервав сеанс чтения мыслей на расстоянии. — Заляпаешь соком покрывало, урою!

— Слушай, — парировал Герман, — тебе в детстве не рассказывали сказку о принцессе, у которой изо рта падали змеи и лягушки? Случайно не про тебя?

Кузину аллегория не смутила.

— С вами, козлами, только так и надо, — убежденно ответила она. — Марш мыть руки!

Друг детства поленился спорить. Вышел в ванную, покорно вымыл руки, пригладил перед зеркалом волосы. Ванная комната служила продолжением алькова. Герман усмехнулся, увидев на краю джакузи ароматические свечи в форме фиолетового фаллоса.

Рассматривая отражение друга детства в широком зеркале над умывальником, я снова как будто всей кожей почувствовала. о чем он думает: «Осиротевшее любовное гнездышко! Мило, детка, мило. Но не сработало. Понимаю, обидно! Не выражалась бы, как хабалка, глядишь, и помятый животик не так бы в глаза бросался»…

Герман вдруг поймал в зеркале мой взгляд и неожиданно заговорщицки мне подмигнул, словно между нами были какие-то общие тайны. Я испуганно опустила глаза и весь вечер старалась не смотреть в его сторону.

— Гера, не томи, говори, что ты об этом думаешь? — крикнула кузина.

Я решила, что сейчас он скажет:»Девки, да вы рехнулись!» Но Герман, вернувшись в спальню, спросил:

— Долли, ты это серьезно?

— Еще бы не серьезно! Поможешь провернуть?

Герман засмеялся:

— Не-ет! Я с такими делами не связываюсь…

Я удивилась: с какими такими делами, ведь это лишь розыгрыш? Но промолчала. Дашу же ответ Германа скорее разозлил, чем удивил.

— Но почему нет? — раздраженно спросил она. — Почему?

— Как говорится, ценю оказанное доверие, — друг детства иронично приложил правую руку к сердцу, — но чтобы я с Ханьяном связываться стал? Да за своего отпрыска… отписька… — Герман засмеялся собственной шутке, — они меня паяльной лампой! Ханьян и женился на тебе только из-за пацана! Родила бы ты девку, посмотрел бы я…

— Но похищение не настоящее! — перебила Даша.

— А со стороны все выглядит очень даже натурально. Знаешь, мне не нужны проблемы.

— Но милиции не будет! Никакого выкупа, никаких денег. Ты ничем не рискуешь! Подумай, не дура же я — под себя копать. Все устрою так, чтобы проблема решилась без шума, в своей семье.

— Вот семьи-то я и боюсь больше всего! — с неожиданной серьезностью заявил Герман. — С твоим батей еще можно было бы договориться, но с отцом Ханьяна… Никогда.

На протяжении этого не вполне понятного для меня разговора я только и успевала, как китайский болванчик, поворачивать голову вверх — на Германа, вниз — на Дашу, стараясь уловить скрытый от меня смысл. Почему Герман отказывается? Что такое связано с семьей Ханьяна?

Но ничего понять я не успела. Даша закашлялась, метнула к мою сторону испепеляющий взгляд. Прежним, властным хозяйским тоном приказала:

— Послушай, Лена! Принеси стаканы, из холодильника, достань лед, водку и томатный сок. И захвати мелко нарезанным базилик. В миксере измельчи, не руками!

Золушка послушно сделала книксен и вышла за дверь. «Даже хорошо, — думала я, копошась на кухне, — что перед Германом Даша затирает меня в тень. Перед посторонними лучше изображать из себя бессловесную тварь». И все же во мне зудела ревность и разбирало любопытно, о чем таком кузина хотела пошушукаться с Германом без свидетелей?

С подносом в руках я тихо подкралась к спальне и приложила ухо к двери, но разговор за дверью шел тихий, что уже выглядело подозрительно: кузина и в обычных-то ситуациях разговаривала на повышенных тонах, а в минута волнения просто на стену лезла… Но как я ни старалась, ничего членораздельного уловить не смогла.

Когда я вошла в спальню, Герман и Даша сидели рядком на кровати, как голуби. Разговор перетек в мирное русло. Они обсуждали вечеринку в каком-то клубе.

Я поставила поднос на низкий японский столик. Все переместились на пол и уселись на мохнатом ковре, похожем на мех стриженого барана. Герман сделал нам по коктейлю.

Протягивая мне стакан, он посмотрел на меня как-то иначе, не так, как раньше, и я поняла, что Даша говорила с ним обо мне. Но что она ему про меня рассказала, хорошее или плохое, мне было не ясно. Заметила лишь, что отношение Германа ко мне переменилось. Раньше он разглядывал меня с умеренным любопытством: «Это что за новая мебель?» Теперь он искоса бросал в мою сторону короткие задумчивые взгляды. И вид у него был… Озадаченный? Другого слова я найти не могла, хотя слово «озадаченный» и не совсем точно описывало настроение друга детства. Было в его взгляде еще что-то, чего я пока не понимала…

Не знаю почему, но настроение у меня резко испортилось. План мы больше не обсуждали. Допив «кровавую Мэри», друг детства, что называется, откланялся. Даша вышла проводить его в прихожую. Когда она вернулась в спальню, я поинтересовалась:

— Что Герман? Согласился?

Даша задумчиво смотрела в одну точку на ковре. Ответила не сразу:

— Нет. Но обещал помочь…

Видимо, она не заметила противоречия в собственных словах. У меня же такой неопределенный ответ вызвал массу встречных вопросов. Но кузина, прижимая пальцы к вискам, сказала, что у нее страшно разболелась голова, и попросила меня уйти.

— Поговорим завтра.

Меняя Димочке перед сном памперс, я решила, что завтра откажусь от участия в акции примирения супругов. Пусть сами разбираются в своих чувствах! Если бы Зоя знала, во что я впутываю себя и невинного младенца!..

День двадцать первый

Но наутро Даша была очень мила. После кофе она устроила небольшую ревизию в своем шкафу, вытряхнула ворох новой одежды и, с грустью оглядев в зеркале свою раздавшуюся вширь фигуру, заметила, что купила все эта шмотки незадолго до беременности и теперь вряд ли скоро сможет их надеть.