Лицо с обложки

В коридоре я остановилась, опустилась на колени рядом с Брану. Мертвый, он не был похож на себя. Вот почему смерть выглядит красиво только в кино: там мертвецов изображают живые, одушевленные люди. В действительности мертвые страшны именно своей неодушевленностью.

— Брану! — по-немецки прошептала я, дотрагиваясь до его восковой щеки. — Брану, если ты меня сейчас слышишь, знай: я тебя простила. И ты меня прости.

Я нашарила во внутреннем кармане его жилета мобильный телефон Раймана и его деловой ежедневник, броски их в свой пакет.

Уходя из квартиры, я закрыла дверь, но не заперла. Когда миновали мраморный холл и охрану, девчонка подай голос:

— А машина?

Я в нерешительности остановилась посреди подъездной аллеи. Призналась: не умею водить. Девчонка беззаботно фыркнула:

— Зато я умею.

Она поболтала перед моим носом ключами от «мерседеса».

— Садимся?

Я покачала головой:

— Нет. И тебе не советую. Убираемся отсюда, быстро. Девчонка усмехнулась:

— Ты как хочешь, а я сажусь.

Ее глаза горели предвкушением новой, красивой жизни. Я тоже ответила:

— Как хочешь. Пока!

Я шла по аллее, когда мимо пронесся, сверкая полировкой и никелированными деталями, новенький темно-синий «мерс» Раймана, выехал за ворота квартирного комплекса и исчез из виду и из моей жизни.

На перекрестке я заметила свободное такси и махнула водителю рукой.

— Аэропорт Шёнефельд, пожалуйста.

Прежде чем сесть в машину, я позвонила по номеру 115 и вызвала «скорую помощь» на адрес квартиры на Потсдамском шоссе.

В аэропорту я купила билет в бизнес-класс на внутренний рейс до Мюнхена, потому что этот рейс оказался ближайшим по времени и географической близости к Швейцарии. Оставшееся до рейса время я провела в магазинах аэропорта, где сменила пуловер я брюки Раймана на нормальную одежду и приобрела приличную сумку для ручной клади…

У меня было искушение позвонить Монике, и даже уже сидя в самолете, я мучилась от мысли: почему, ну почему же я ей не позвонила? Не хочу делиться деньгами иди не доверяю ей? Ни то, ни другое… Что же меня останавливает? Наконец я нашла ответ: Моника — это то, что связывает меня с прошлым. Позвони я ей, и эта связь сохранится навсегда, олицетворится в конкретном человеке. При встрече с Моникой я вечно буду вспоминать, что мне пришлось пережить. Но даже если я сама не вспомню, то Моника не забудет, кто я и что.

«Никто никогда нс узнает, что со мной произошло в Германии!» — поклялась я себе и сразу почувствовала облегчение.

Откинувшись в кресле, я закрыла глаза и подумала: как только прилечу в Мюнхен, остановлюсь в гостинице, рассортирую паспорта и отправлю бандероли в посольства соответствующих стран в Берлине с припиской о том, чьи это документы. Пусть в посольствах узнают, сколько их граждан работает «матрешками» в Германии. Или этого мало? Куда еще я могу анонимно обратиться: в газету, в представительство Интерпола? И туда, и туда?…

Мысли бежали все быстрее, быстрее… Меня охватило сладкое блаженство: Господи, ведь я свободна, свободна! В это трудно поверить. У меня на коленях стоит элегантный кожаным саквояж, набитый пачками банкнот. У меня еще не просрочена виза… Я обязательно придумаю, как распорядиться деловым ежедневником Раймана так, чтобы эта информация не пропала. У меня будет время… Да, будет, в отличие от тех, у кого его уже нет: Кати… Лоры… Алекса… Брану… А Катин ребенок все еще ждет маму… И родители Лоры Сычовой не подозревают о судьбе своей дочки… Cepдце болезненно сжалось при мысли о том, что никакое возмездие не вернет нам наших близких. Если найду в пакете паспорта Кати и Лоры, постараюсь отправить денег их семьям. Но разве это поможет?

Брану… Я отогнала коварную мысль: почему Брану стал мне помогать? Только из-за сейфа или из-за меня самой тоже? Все равно. Больше я никогда не подумаю о Брану плохо, и пусть его душа, где бы она сейчас ни находилась. покоится с миром, вместе с душами Катьки, Лоры и Алекса…

Один вопрос так и остался открытым: почему я осталась жива? Если бы у меня была вера, как у бабушки Гедройц, я ответила бы: чтобы отмолить их всех. Нo такой веры нет. И потому я говорю, как сказала бы Зоя: «Сама не знаю, почему мне так везет. Кажется, кто-то там, наверное неплохо ко мне относится…»

ЛИЦО С ОБЛОЖКИ

Часть I. ПРОШЛОЕ

День первый

— …Сама не знаю, почему мне так везет? Кажется, кто-то там, наверху, неплохо ко мне относится! — Зоя кокетливо посмотрела на проплывавшую по небу тучку и рассмеялась.

Когда сестра смеялась, в ее голосе звенели серебряные колокольчики.

Мы с Зоей не виделись три года с тех пор, как ока уехала в Москву поступать в престижный институт. Глядя теперь на красивую, уверенную в себе студентку, невозможно было представить ее долговязой школьницей в свитере бабушкиной вязки.

В день моего приезда Зоя устроила роскошный (потому что почти домашний) обед: блинчики с мороженым. Сидя на подоконнике распахнутого окна, в комнате на пятом этаже студенческого общежития, я уплетала хрустящие трубочки с тающим пломбиром, рассматривала московский пейзаж я — тосковала. Это был приступ настоящей дорожной тоски. Как в детстве, когда стоишь за городом у железнодорожной насыпи, смотришь, как проносятся мимо вагоны пассажирского поезда, и с грустью думаешь, что пассажиры этого поезда счастливее тебя, потому что они едут в какую-то другую, лучшую, интереснейшую жизнь, который ты никогда не увидишь…

В то лето сестра пригласила меня в Москву не просто так, проветриться. Зоя собиралась уезжать. Далеко ад границу, в Германию. Навсегда… Это была ее тайна. Об этом пока еще никто из близких не знал, Зоя доверилась мне — первой. Еще весной она выиграла грант на стажировку в Германии, в оркестре Котбусского городского театра. Свою удачу Зоя долго от нас скрывала, боялась нс получить немецкую визу и не хотела нас попусту расстраивать. Ректор Гнесинки даже отправлял в посольство Германии письмо с просьбой посодействовать талантливой студентке. И вот, в конце июня, визу Зое открыли. Оставалось выкупить забронированные билеты на самолет, и — вперед, на покорение Европы!

— Я уже твердо решила не возвращаться! — вслух размышляла Зоя. — Год на раскачку у меня есть. В Германии на месте разберусь, как это лучше сделать. Мне подсказали знакомые: нужно оплатить учебу в каком-нибудь музыкальном институте. А плату можно вносить за семестр. Буду работать и учиться. Главное — зацепиться. И тогда я всех вас смогу вытащить.

Слушая сестру, я не могла удержаться от уколов мелкой зависти. Ничто так нс раздражает неудачника, как целеустремленность и самоуверенность человека, рожденного под счастливой звездой.