Любовь нас выбирает

Похоже, я ушибла задницу или тот самый пресловутый копчик, с которым теперь ни сесть, ни лечь нормально, ни даже встать.

— Сейчас посмотрим твою булочку.

Чувствую, как его одна рука как раз проглаживает то место, где у меня действительно трещит и ноет.

— Не надо. Максим, пожалуйста. Все само пройдет, я просто потерплю немного.

Целую его щеки, запускаю руки в волосы, сжимаю и оттягиваю голову Максима немного назад.

— Не надо. Не хочу смотреть. Давай лучше любовью заниматься, — выдвигаю предложение.

— Как? — он отстраняется немного и смотрит заинтересованно лукаво. — Как ты себе это представляешь, если у тебя, с твоих же слов, все тело болит?

— Не знаю, — хнычу и скулю. — Придумай что-нибудь.

— Заканчивай подначивать. Я ведь могу придумать…

— Нет! Хочу! Хочу! Хочу! Буду подстрекать, я тебя сейчас зацелую, Зверь. Я тебя…

И тут же совершаю, надеюсь, что несмертельный, в мужскую шею ощутимый поцелуй-укус.

— Надя! — Максим орет. — Ты что творишь? Ты прокусила мне артерию?

— Злюсь на тебя и наказываю. Кусаю, кусаю, кусаю, — каждое слово сопровождаю соответствующим действием. — Жру тебя.

— Ты натворила много дел, а я в этом виноват? — толкает дверь ногой и внутрь меня заносит. — Перестань, перестань. Да чтоб тебя!

Он подходит к кровати и очень осторожно на нее укладывает. Смотрит несколько секунд на не до конца им раздетое тело, а потом внезапно тянет мою правую руку и одновременно с этим из заднего кармана своих брюк что-то достает:

— Не смей снимать, мерзавка! — Максим надевает мне на тот самый многострадальный «именно сегодня» палец более надежное и металлическое горячее кольцо. — Если только увижу. Надь, предупреждаю сразу…

— Ну да, ну да! Пощады не будет, а прощения не жди, — злорадствую и змеей шиплю.

— Умница! Все ведь прекрасно понимаешь! — ухмыляется и ждет моей реакции на свой широкий жест.

Я выдираю ладонь из его захвата и подношу к своему лицу. Боже мой, какая красота! Маленькое, золотое, по-моему, с остренькими гранями и, однозначно, крошечными синими камушками:

— Это же?

— Твое обручальное кольцо, кукленок. Я не собираюсь проверять тебя, но…

— Не сниму. Никогда! Максим, я не сниму, — корчу болезненную гримасу и осторожно присаживаюсь на искалеченную задницу, затем руками упираюсь и перехожу на колени, и, наконец, на них приподнимаюсь. — Иди сюда, — протягиваю руки к Зверю и заключаю в свои ладони его уставшее лицо. — Люблю тебя! Господи! Я так тебя…

Договорить мне не дают — Максим запечатывает рот своим глубоким, сразу, без предупреждения, поцелуем.

— И я… — отрывается на одну секунду, чтобы подтвердить, сказать то, что мне сейчас очень нужно. — И я, кукленок, очень тебя люблю. Люблю!

Пока целуемся, я не спеша расстегиваю его куртку, затем стягиваю ее с плеч. Обнимаю за шею и к себе лицом еще плотнее прислоняю:

— Целуй меня, Максим.

Руками гуляет по моей талии, а носом и губами прохаживается по шее и щекам.

— Что, кукленок, нравится? — улавливает каждое мое встречное движение и телесный отклик. — Нравится, малыш?

— Ай, — Морозов сжимает мои ягодицы, я сразу писком отвечаю. — Не надо так… Там больно.

— Понятно.

— Раздень меня, — предлагаю.

С пиджаком я и сама прекрасно расправляюсь, а вот с футболкой Морозов помогает:

— Надь, опять Roxette? — поддевает край, тянет вещь наверх и зачем-то заунывно немотивно напевает. — М-м-м, м-м-м, у-у-у…

— Перестань.

Я задираю руки и жду спокойно, пока он избавит меня от этой трикотажной тряпки. И да, там изображение участников той самой шведской ретро-группы:

— А что тут такого, в конце концов? Ты возражаешь или просто ненавидишь этот коллектив?

— Просто говорю. Не думал, что ты у нас такой ярый фанат.

— Я — не фанат, мне просто песни нравятся…

У нас с ним странные увлечения — я прусь от песен, а Морозов, кажется, от моего нижнего белья, как фетишист, торчит. У Макса, видимо, неизлечимая болезнь повернутости-извращения на всяких кружевах и рюшках — он поддевает двумя пальцами бретельки бюстгальтера и, стараясь не прикасаться к моей коже, проводит по ним вперед-назад и вверх-вниз.

— Красивая! У тебя красивая грудь, Найденыш! Шикарная! Я…

— Сними. Прошу, — одними губами, без звука, говорю. — Не мучай.

— Надь…

Завожу руки назад, намереваясь самостоятельно избавиться от ненужного сейчас предмета, но ничего не успеваю сделать — Максим дергает бретельки и скидывает чашки вниз. Быстро прикладывается губами к открывшейся коже полушарий, прокладывает дорожки поцелуев по каждому, словно обрисовывая тот самый контур, что тут раньше был.

— Божечки! — откидываю голову назад, всем телом подаюсь к нему для ласки. — Не могу… Щекотно, горячо и так приятно.

Он прикусывает кожу над сосками, затем языком облизывает каждую вершину и все-таки укладывает мое полураздетое тело на кровать:

— Лежи и жди.

Обойдется! Я пытаюсь упереться локтями в матрас, приподнимаюсь, выгибаю спину, тут же морщусь и вынужденно опускаюсь на постель. Наблюдаю через ресницы, как он снимает через голову, абсолютно не расстегивая, ухватив себя чуть ли не за загривок, свою теплую рубашку. Затем, не сводя с меня своего плотоядного взгляда, расстегивает ремень и вместе с трусами спускает штаны.

— Иди сюда, — направляю к нему руки. — Иди ко мне.

Он упирается коленом в край кровати и нагло ухмыляясь прикрывает своим горячим телом маленькую, но немного поправившуюся на его харчах, меня.

— А-ах.

— Больно?

— Что-то там не то, конечно, но терпимо. Я, наверное, просто полежу, а ты…

— Ага! Сейчас! Размечталась…

Максим хозяйничает сегодня слишком властно. Не обращая внимания на мой писк, рывком стягивает джинсы, а затем приподнимая мои бедра аккуратно стаскивает трусы.

— Такая ты мне больше нравишься… Голенькая и беззащитная малышка. Так и бы съел кукленка. У-ух, пышечка моя!

Всё ведь комментирует, гаденыш! Все действия, всё продвижение, все чувства и эмоции! Максим просто не затыкается и льет на мои уши свой ядовито-сладкий словесный мед. Что видит, как чувствует, как ощущает и какая «злая женщина» сегодня, по его мнению, на вкус! Я только успеваю делать вдох, но забываю о том самом выдохе, поэтому как выброшенная на берег рыба безмолвно, но ритмично открываю-закрываю рот. Он жадными губами проходится по внутренней поверхности предплечий и кистей, прикусывает пульсирующее место на том самом сгибе, поочередно всасывает каждый палец, языком щекочет внутреннюю часть ладоней, затем опять кусается и, отпуская так же резко, наблюдает за моей то приходящей, то отступающей агонией. С прикрытыми глазами, навстречу выгибаясь, голосом тяну высокие ноты и одно и то же, как заведенная, повторяю.