Мари-Клэръ

Во время полуденнаго отдыха, я поднималась на чердакъ немного почитать, открывала наугадъ книгу и, перечитывая такимъ образомъ ее, я каждый разъ находила что-нибудь новое.

Я любила эту книгу, мн казалось, что это — юный узникъ, къ которому я тайно хожу на свиданія. Я представляла его себ въ одежд пажа, сидящимъ въ ожиданіи меня на закоптлой балк. Однажды вечеромъ мы съ нимъ совершили чудное путешествіе.

Захлопнувъ книгу, я облокотилась на слуховое окно. День уже почти угасъ, и ели казались мене зелеными. Солнце погружалось въ блыя облака, которыя легко, какъ пухъ, вздымались и прорывались.

Сама не зная, какъ это случилось, я вдругъ очутилась съ Телемакомъ надъ лсомъ. Онъ держалъ меня за руки, и наши головы уходили въ синеву неба. Телемакъ молчалъ, но я знала, что мы летимъ на солнце.

Старуха Бибишъ звала меня снизу. Я отчетливо слышала ея голосъ, несмотря на разстояніе. Она должно быть очень злилась, что такъ громко кричала. Крики ея мало тревожили меня. Я ничего не видла, кром искрящагося пуха, который обволакивалъ солнце и начиналъ разступаться, чтобы пропустить насъ.

Ударъ по рук заставилъ меня упасть съ облаковъ. Старуха Бибишъ оттаскивала меня отъ окна, говоря:

— Въ своемъ ли ты ум, заставляешь меня такъ кричать. Ужъ больше двадцати разъ какъ я тебя зову сть.

Скоро посл этого я не нашла больше книги за балкой. Но это былъ другъ, образъ котораго я носила въ сердц, и я долго хранила воспоминаніе о немъ.

* * *

За два дня до Рождества хозяинъ Сильвенъ началъ готовиться, чтобы зарзать борова. Онъ наточилъ два большихъ ножа и, сдлавъ посредин двора подстилку изъ свжей соломы, вывелъ борова; тотъ кричалъ такъ, какъ будто чуялъ правду. Хозяинъ связалъ ему вс четыре ноги и, привязывая веревки къ толстымъ кольямъ, крикнулъ жен:

— Спрячь ножи, Полина, не надо показывать ихъ.

__________

Полина дала мн нчто врод очень глубокой сковороды, и я должна была собирать кровь и держать сковороду такъ, чтобы не пропала ни одна капля крови.

Фермеръ подошелъ къ борову, который лежалъ на боку, всталъ на одно колно передъ нимъ и, пощупавъ около шеи, протянулъ руку къ жен, которая подала ему самый большой ножъ. Онъ наставилъ лезвіе на то мсто, которое держалъ пальцемъ, и сталъ медленно вонзать ножъ.

Визгъ борова въ эту минуту сталъ напоминать человческій крикъ.

Изъ раны вытекла капля крови и покатилась, оставляя за собой широкій красный слдъ; потомъ дв струи брызнули вдоль ножа и упали на руку фермера. Когда ножъ вошелъ по рукоятку, хозяинъ нажалъ на него и сталъ вынимать такъ же медленно, какъ вонзалъ.

Увидя лезвіе совсмъ краснымъ, я почувствовала какъ губы у меня похолодли, и во рту стало сухо. Мои пальцы разжались и сковорода накренилась. Хозяинъ Сильвенъ замтилъ это, поднялъ на меня глаза и крикнулъ жен:

— Возьми у ней сковороду.

Я не могла выговорить слова, но отрицательно покачала головой. У фермера былъ такой спокойный взглядъ, что я перестала волноваться и начала твердо держать сковороду подъ струей, которая била ключемъ.

Когда боровъ пересталъ кричать, къ намъ подошелъ Евгеній. Онъ, казалось, удивился, видя, какъ я старарательно подбираю послднія капли крови, которыя стекали по одной, какъ слезы.

— Какъ, ты собирала кровь?

— Да, она, — отвтилъ фермеръ — это доказываетъ, что она не такая мокрая курица, какъ ты.

— Это — правда, — сказалъ мн Евгеній, — мн тяжело смотрть, какъ ржутъ скотину.

— Ба! — отвтилъ хозяинъ — на то и создана скотина, чтобы кормить насъ, какъ лсъ, чтобы грть.

Евгеній отвернулся, какъ бы стыдясь своей слабости.

Плечи у него были худыя, а шея такая круглая, какъ у Мартины.

Хозяинъ Сильвенъ говорилъ, что онъ — вылитая мать.

Я никогда не видала, чтобъ онъ сердился. Онъ всегда напвалъ что-нибудь слабымъ, мелодичнымъ голосомъ.

По вечерамъ онъ возвращался съ поля, сидя верхомъ на одномъ изъ быковъ и часто напвалъ одну и ту же псню.

Въ ней говорилось о солдат, который, узнавъ, что его невста вышла замужъ, снова уходитъ на войну.

Онъ долго растягивалъ припвъ, который кончался такъ:

„Quand par un tour de maladresse, Un boulet m’emportera; Allons, adieu, ch`ere ma^itresse, Je m’en vais dans les combats“.

Полина всегда разговаривала съ нимъ почтительно и не понимала, какъ это я такъ свободно съ нимъ говорю.

Въ первый же вечеръ, когда она увидала меня рядомъ съ нимъ на скамейк у двери, она знакомъ позвала меня домой. Но Евгеній крикнулъ мн:

— Иди же слушать сову.

Мы часто еще сидли на скамейк, когда вс уже спали.

Сова садилась на вязъ, который росъ у самой двери. Своимъ мягкимъ уханіемъ она, казалось, желала намъ покойной ночи и улетала; ея большія крылья тихо проносились надъ нами.

Нсколько разъ кто-то плъ на холм.

Я вся дрожала: этотъ звучный голосъ среди ночи напоминалъ мн голосъ Колетты.

Евгеній уходилъ, когда голосъ смолкалъ, но я продолжала сидть, ожидая, что онъ снова раздастся. Тогда онъ говорилъ:

— Ну иди, больше не будетъ.

* * *

Теперь, когда вернулась зима и мы больше не могли сидть на скамь, между нами осталась какая-то внутренняя близость.

Когда онъ смялся надъ кмъ-нибудь, его полные насмшкой глаза искали мои и, если въ какомъ нибудь затруднительномъ случа ему приходилось высказывать свое мнніе, онъ поворачивался ко мн, какъ бы ожидая моего одобренія.

Мн казалось, что я всегда его знала, и въ глубин души я звала его старшимъ братомъ.

Онъ часто спрашивалъ Полину, довольна ли она мною. Полина говорила, что никогда не приходится дважды показывать мн то же самое, и упрекала меня лишь въ томъ, что у меня нтъ порядка въ работ, то мн все равно начать съ конца или съ начала.

Я не забыла сестры Мари-Любови, но я не скучала больше и чувствовала себя хорошо на ферм.

* * *

Въ іюн, какъ всегда, пришли люди стричь овецъ и принесли дурную всть: повсемстно овцы, какъ только ихъ кончали стричь, заболвали и подыхали массами.

Хозяинъ Сильвенъ принялъ предосторожности, но не смотря на все, что онъ сдлалъ, заболло около ста овецъ.

Ветеринаръ сказалъ, что можно спасти многихъ изъ нихъ, искупавъ въ рк. Фермеръ вошелъ въ воду по поясъ и по одному выкупалъ всхъ барановъ. Онъ раскраснлся, и потъ градомъ катился съ него.