Мари-Клэръ
Шрифт:
Домъ былъ низкій, длинный; стны его почернли, какъ солома на крыш; проходя мимо, можно было не замтить его, — такъ былъ высокъ окружавшій его дрокъ.
Я заходила поздороваться съ Иваномъ-Рыжимъ, котораго я знала съ тхъ поръ, какъ стала жить на ферм.
Онъ все время работалъ на хозяина Сильвена, который его очень уважалъ. Евгеній говорилъ, что онъ все уметъ длать и длаетъ хорошо.
Г. Альфонсъ не захотлъ давать ему работы и поговаривалъ о томъ, чтобы выселить его изъ дома на холм Иванъ-Рыжій былъ такъ огорченъ, что только
Тотчасъ посл обдни я возвращалась домой той же дорогой. Дти Ивана обступали меня, чтобы получить просфору, которую я приносила для нихъ. Ихъ было шестеро, и старшему не было еще 12 лтъ. Просфоры у меня бывалъ маленькій ломтикъ; я отдавала его жен Ивана, а та длила его на равныя части.
Иванъ-Рыжій ставилъ мн табуретку предъ огнемъ а самъ садился на пень, который онъ подкатывалъ ногой къ камину.
Его жена большими щипцами поправляла огонь; въ котл варился крупный желтый картофель.
Въ первое воскресеніе Ивань-Рыжій сказалъ мн:
— Я тоже круглый сирота.
А потомъ какъ-то разсказалъ мн, что 12 лтъ его отдали къ дровоску, который уже тогда жилъ въ этомъ дом на холм. Онъ очень быстро научился влзать на верхушки деревьевъ и привязывать веревку, которой пригибали ихъ книзу; по окончаніи работы, съ вязанкой дровъ за спиной, онъ уходилъ раньше всхъ, чтобы поскоре итти домой, гд маленькая дочка дровоска уже варила супъ.
Они были однихъ лтъ, и сразу стали друзьями.
Затмъ въ ночь подъ Рождество случилось несчастіе.
Старый дровоскъ, думая, что дти заснули, пошелъ къ заутрен. Но какъ только онъ ушелъ, дти встали. Они задумали приготовить ужинъ къ приходу старика и заране радовались сюрпризу, который они ему готовили.
Пока двочка пекла каштаны, ставила на столъ медъ и сидръ, Иванъ-Рыжій разводилъ огонь изъ толстыхъ полньевъ.
Время шло, каштаны испеклись, а дровоскъ все еще не возвращается. Дти услись на полъ передъ огнемъ погрться и заснули, склонившись другъ къ другу.
Иванъ проснулся отъ криковъ двочки. Сначала онъ не понималъ, почему она такъ высоко подняла руки. Потомъ, когда она вскочила и побжала, онъ увидлъ, что она горитъ.
Она открыла дверь въ садъ и побжала, освщая деревья.
Тогда Иванъ схватилъ ее и бросилъ въ ручей.
Огонь тотчасъ же потухъ, но когда Иванъ захотлъ вытащить ее изъ воды, она показалась ему такой тяжелой, что онъ счелъ ее мертвой. Она не шевелилась, и онъ долго возился, чтобы вынуть ее изъ воды, затмъ, волоча какъ вязанку дровъ, притащилъ ее въ домъ.
Полнья въ камин превратились въ угли, только одно, очень большое, еще сырое, продолжало дымиться и трещать.
Лицо двочки было сплошной опухолью чернаго и фіолетоваго цвта, а на полуголомъ тл, виднлись широкія пятна.
Много мсяцевъ она проболла и когда, наконецъ, поправилась, оказалось, что она стала нмой.
Она слышала очень хорошо, даже могла смяться, какъ вс прочіе, но она не могла произнести членораздльно ни одного звука.
Въ то время, какъ Иванъ-Рыжій разсказывалъ мн все это, жена смотрла на него, бгая глазами, словно читала книгу.
Ея лицо носило глубокіе слды ожоговъ, но ихъ
очень скоро переставали замчать и видли на лиц лишь ротъ съ блыми зубами да немного безпокойные глаза. Созывая дтей, она издавала горломъ какой-то продолжительный шумъ, и дти подбгали и понимали вс ея жесты.Я тоже была огорчена тмъ, что имъ придется уйти изъ дома на холм.
Это были мои послдніе друзья, и мн пришла мысль поговорить о нихъ съ г-жей Альфонсъ, — я надялась, что она получитъ отъ своего мужа позволеніе остаться имъ.
Я воспользовалась случаемъ, когда однажды г. Тирандъ и его сынъ вошли въ бльевую, говоря о предполагаемыхъ перемнахъ на ферм.
Г. Альфонсъ не хотлъ держать скота: онъ говорилъ о покупк земледльческихъ машинъ, о вырубк елей и о расчистк холма. Въ стойлахъ будутъ стоять машины, а домъ на холм обратятъ въ амбаръ для фуража.
Я не знаю, слушала ли г-жа Альфонсъ; она вязала кружева съ большимъ вниманіемъ.
Какъ только оба мужчины вышли, я ршилась заговорить объ Иван-Рыжемъ.
Я объясняла, какъ онъ былъ полезенъ хозяину Сильвену; сказала о томъ, какое для него горе покинуть домъ, въ которомъ онъ такъ долго жилъ, и когда я кончила, съ безпокойствомъ ожидая отвта, г-жа Альфонсъ вынула крючекъ изъ вязанья и сказала:
— Я, кажется, ошиблась на одну петлю.
Она пересчитала до 19 и прибавила:
— Досада какая, придется распустить весь рядъ.
Когда я разсказала объ этомъ Ивану-Рыжему, онъ съ озлобленіемъ погрозилъ кулакомъ по направленію Вилльвьея. Но жена положила ему руку на плечо, поглядла на него, и онъ тотчасъ же успокоился.
Въ конц января Иванъ-Рыжій ухалъ изъ дома на холм и меня охватила глубокая печаль.
Теперь у меня не стало друзей.
Я совсмъ не узнавала фермы: вс чувствовали себя, какъ дома; одна я казалась чужой. Прислуга смотрла на меня съ недовріемъ, рабочіе избгали разговаривать со мной.
Служанку звали Адэлью. Цлый день она ворчала и шаркала своими сабо. Она производила ими шумъ даже тогда, когда шла по солом. За столомъ она ла стоя, и грубо отвчала на замчанія хозяевъ.
Г. Альфонсъ веллъ убрать скамейку у двери, посадить на этомъ мст зеленые кустики и обнести ихъ трельяжемъ.
И старый вязъ, гд лтнимъ вечеромъ кричала сова, онъ тоже веллъ срубить.
Уже давно, должно быть, это старое дерево не бросало тни на порог дома: на немъ ничего не было, кром пучка листьевъ на самомъ верху на подобіе головы, которую онъ склонялъ внизъ, чтобы подслушивать, о чемъ тамъ говорятъ.
Дровоски, которые пришли срубить его, думали, что это нетрудно сдлать. Однако, падая, онъ чутъ не снесъ крышу съ дома.
Посл долгихъ споровъ и осмотра ршено было, наконецъ, связать его толстыми веревками и, нагнувъ, свалить на навозную кучу.
Цлый день два человка возились около него; когда уже казалось, что вотъ-вотъ онъ покорно повалится, одна изъ веревокъ развязалась, и старый вязъ приподнялся, скользнулъ по крыш, снесъ трубу, множество черепицъ и, ободравъ стну, легъ поперекъ двери; и ни одна изъ его втвей не коснулась навоза.