Над пропастью юности

— Как будто я вынуждала тебя делать это, — выдала с кратким нервным смешком. — Не нужно было приходить ко мне домой вовсе, если к тому потребовалось приложить усилия и пожертвовать драгоценной гордостью! Я тебя об этом не просила! Мне нужен был ты, а не дурацкое одолжение, о котором я никогда не спрашивала! — забыв об осторожности, Фрея и сама перешла на крик, сотрясающий стены дома. И ей было плевать, услышал бы её отец, Дункан или Алисса. Какая к чёрту разница, если, кажется, сам Джеймс никак не мог её расслышать, невзирая на то, насколько громко она говорила.

— Может, если бы ты сказала об этом, мне было бы проще тебя понять, — голос парня стал спокойнее, но в то же время продолжал колоть иголками, царапая кожу изнутри, оставляя едва заметные бугорки выброшенных в горячности слов.

— Может, если бы ты спросил об этом, я бы попыталась объяснить, чтобы не вышло подобного недоразумения, — процедила сквозь зубы.

— Может, нам не стоило даже пытаться, — произнес совсем тихо. Фрея нахмурилась, бросив на Джеймса неуверенный взгляд, будто просила повторить сказанное, чтобы убедиться, что ей не послышалось. Он не сделал этого, сжав губы в тонкую полоску.

— Может, всё, что нам остается, это пытаться и дальше, — в груди била тревога, сердце за считанные секунды охватил страх, с которым, казалось, она не сможет справиться. Фрея потеряла прежнюю дерзость, став по щелку пальцев слабой и уязвимой. Джеймс заметил это. Его плечи опустились, руки безвольно упали вниз. Парень сделал шаг назад.

— Разве это имеет смысл? — совсем тихо, почти шепотом.

— Только если я убедила тебя, что мой отказ никак не связан с испытываемыми чувствами, — ответила сдавленно, как будто вот-вот должна была сорваться, чтобы расплакаться. Фрея не намеревалась взывать к жалости парня или давить на эмоции. Голос стал хриплым сам по себе, и глаза набрали влаги вовсе не потому, что она хотела заставить его испытать вину.

Ей выдавалось, что они вместе подошли к самому краю и встретились лицом к лицу с пропастью. Фрея не готова была прыгать, но в попытке схватить Джеймса за руку, пропускала между пальцев лишь воздух. И когда она хотела оттянуть их обоих подальше, парень наоборот нагибался вперед, будто не боялся случайно сорваться. Тем не менее, Фрея не могла не пытаться, спасти их от бесконечного падения.

— После всего ты по-прежнему сомневаешься во мне?

Фрея не знала, что «после всего» означало не только признание Джеймса в любви, отречение от прежних убеждений и игнорирование гордости. Тем самым «всем» была его ссора с матерью и признание перед отцом своих намерений. Этим стало его объяснение перед Оливером. Впервые за долгое время они сумели найти общий язык и прийти к взаимопониманию. И этим Джеймс называл разговор с мистером О’Конеллом. Кроме того Фрея не могла знать о встрече парня с мистером Каннингемом, которому он доходчиво объяснил, почему не мог жениться на его дочери. К счастью, мужчина сумел понять его намного лучше, чем Марта, упрямая в своих убеждениях. Джеймс приложил усилия, чтобы им было проще быть вместе, но, прежде всего, чтобы обстоятельства и люди не давили на Фрею, склоняя её к неуверенности и сомнениям. Поэтому узнать, будто девушка не готова была связать с ним жизнь после всего, что он ради неё сделал, было неприятно и оскорбительно.

— Я не сомневаюсь в тебе. Не сомневаюсь в твоих чувствах и серьезности намерений, невзирая на убеждения остальных. Но я сомневаюсь в самой себе, и у меня есть много оснований для этого! Господи, Джеймс, пойми меня наконец-то, — она крепко ухватилась за ворот его рубашки. Не выдержала давящего на рассудок напряжения и не заметила, как вниз по щекам сбежали бусины слез. Джеймс обреченно вздохнул. Его ладони сжались вокруг тонких запястий в попытке освободиться, но Фрея крепко ухватилась. — Джеймс, пожалуйста, — она уткнулась влажным носом в шею парня и расплакалась ещё сильнее.

— И что ты предлагаешь теперь?

— Забыть об этом недоразумении и жить дальше, как мы жили до этого, — Фрея продолжала говорить быстро. Шмыганье носом было намного громче голоса, но он чувставовал каждое произнесенное слово на коже вместе с дыханием.

— Думаю, намного лучшей идеей будет, дать тебе время. Этого же ты хотела, не так ли? — произнес с сарказмом, оставляя девушку последней надежды закончить разговор на хорошей ноте. — Найдешь меня, когда будешь уверена в себе и своих чувствах. Сегодня с меня хватит, — Джеймс с силой убрал её ладони от себя, опустив руки вниз. Выражение его лица было мрачным, тон — не требующим возражений.

Он загнал Фрею в тупик её же слов, из которого она не знала, как выбраться. Мозг начал искать спасательные соломинки, но любые опровержения были не только лишними, но во многом жалкими и глупыми. И девушку злила собственная беспомощность перед сохранявшем невозмутимую серьезность Джеймсом. Сознание медленно подводило к мысли, что всё-таки парень был прав и даже возразить самой себе в этом убеждении она не могла.

Джеймс ушел, когда Фрея осталась одна в темной пустой комнате. Они копнули вглубь собственных чувств, и вот к чему пришли. Серьезный разговор вывернул ей душу наизнанку, и всё, с чем она осталась, это наедине с внутренним опустошением. Как будто в один миг не осталось совершенно ничего. Дело было в усталости, беспомощности и растерянности, что в одночасье ударили обухом по голове. Фрея перестала плакать, восстановила сбившееся дыхание, а затем неожиданно для себя погрузилась в прострацию, потеряв связь с действительностью.

Фрея облекла озябшие ноги в теплые колготы, будто это всё ещё имело значение. Почему-то ей было холодно, поэтому она обняла себя обеими руками, вернувшись в свою комнату уставшей и подавленной. Стоило открыть двери, как глаза резанул яркий свет. Она прикрыла их ладонью, и только затем заметила отца, который расположился за небольшим столиком и рассматривал карманный альбом, полон зарисовок с портретом Джеймса. Сидел с невозмутимым выражением лица и даже глаз не поднял, когда она вошла. Очевидно, он всё слышал. Должно быть, упивался произошедшей размолвкой и радовался, что всё так легко расстроилось без особого вмешательства.

— Должен признать, твоё решение меня удивило, — произнес, когда Фрея подошла к кровати и упала на неё, словно в снежный сугроб. — Намного больше меня удивил твой выбор. Никогда бы не подумал, что это сможет быть кто-то вроде него.

— А что с ним не так? — зло прошипела сквозь зубы, поднявшись на локтях, только чтобы посмотреть на отца, который оставил в покое альбом и обернулся к ней.

— Ты и сама прекрасно знаешь, — его голос был мягким, из-за чего Фрея и злиться не могла. Она не испытывала ни раздраженности, ни нетерпеливости, всего лишь осточертевшую усталость, забирающую все силы.

Отец подошел и сел рядом на краю кровати. Похлопал по колену, вынудив подняться, что Фрея неохотно сделала. Она снова нуждалась в таблетках от головной боли и продолжительном сне. Остальное должно было разрешиться само собой.

— Я никогда не принуждал тебя к чему-либо, оставляя право выбора, и не заставлял делать что-либо против твоей воли. У меня нет намерения выдать тебя замуж за того, кто будет мне по душе, но как всякий заботливый отец, хочу, чтобы это был порядочный, рассудительный и надежный молодой человек. Ты должна знать, что я желаю тебе самого лучшего. Я не хочу, чтобы однажды ты проснулась с мыслью, что совершила чудовещнейшую ошибку, исправить которую уже нет шанса, и оглянулась бы на прошлое с сожалением и чувством вины, — он аккуратно и без нажима приобнял дочь за плечи.

— По-твоему, я не понимаю этого? — огорчено спросила Фрея, будто признание отца её оскорбляло. — Пойми и ты, что чувства вовсе не то, с чем легко бороться. Это не привычка или недостаток, избавится от которых можно приложив к этому усилие, это часть меня, отделить которую невозможно. Если бы ты выбирал умом, выбрал бы маму? — невзначай, произнеся вдруг то, что прежде не поддавалось обсуждению.

Имя Ванессы О’Конелл не было запретным в их малом семейном кругу, но всё же Фрея ни разу не заводила с мужчиной разговора о матери. Сперва, просто не было чего сказать, поскольку выдавалось постыдным признавать, что на самом деле смерть женщины оставила её безразличной и безучастной. Она не нуждалась в матери, которая была к ней всегда несколько холодна, но Ванесса многое значила для мистера О’Конелла, который на время впал в глубокую депрессию. Его приводила в чувство лишь забота о дочери. Он придумал, будто девочке должно было стать невыносимо без матери, поэтому старался заменить её, прилагая к этому усилия, невзирая на то, что ещё с самого рождения заменял обеих родителей.