Надрыв

Удержать рваный выдох становится невозможно, когда Лия мягким и осторожным движением касается плеча. 'Словно перепуганного зверёныша успокаивает', - мелькает сравнение, но от него почему-то не так обидно, как если бы это был их учитель литературы. Наверное, дело в смирении со своим статусом в иерархической лестнице сводной кузины.

Габи не отдёргивает его, не сбрасывает руку, лишь продолжает:

– Если бы ты только знала, как я хочу проснуться завтра утром... Чтобы ни тебя, ни этой школы, не этих учениц, которые готовы на всё ради своих забав... Чтобы бабушка пекла мне блинчики на завтрак, а потом я шла в свою прежнюю школу. Дурачилась с Джейн, гуляла по узким парковым тропинкам и ела вишнёвое мороженое.

Больной, измождённый взгляд становится апофеозом их одностороннего разговора. Габи старается не думать о том, как она справляла этот праздник раньше, когда у неё были подруги, которых она могла позвать, чтобы они порадовались за неё, когда у неё был любимый человек, который делал всё, чтобы этот праздник прошёл замечательно, ведь боль от воспоминаний не сравнима ни с чем.

Лия безмолвно убирает руку и уходит. Словно и не было ничего.

– Теперь ты счастлива? Счастлива, когда видишь во что превратилась моя жизнь?
– бросает вслед ей Габи, но ответа нет. О том, что её вопрос услышан она догадывается лишь по короткой заминке, прежде, чем Лия скрывается из поля зрения.

Габи не удивляется. Это было ожидаемо. Не ясно, правда, зачем она вообще к ней подошла, раз так хотела видеть её окончательно сломленной.

Ещё только октябрь и неизвестно, что будет с ней к концу этого чёртова года.

Лия.

Клокочущая ярость прорывается наружу взрывоопасной смесью, легко вступающей в химические реакции с людьми. Каждый встреченный Лией человек в зоне поражения, пока она в таком состоянии. Ей нужно уединение. Максимальное уединение и спокойствие, чтобы в порыве не нашла ту комнату отдыха, которую облюбовал шабаш и не наворотила дел в запале, а то ведь всем известно - репутацию создаёшь годами, а рушишь в один миг. Раз Габи рыдает сейчас в их библиотеке, значит самое спокойное место это их комната.

Лия старается не бежать по коридору, даже не идти быстрее обычного, когда внутри неё чувства вскипают и разрываются словно пузыри бушующей лавы.

Собственница. Как младшая в семье, делиться своим Лия не умела и не любила, и ревностно оберегала всё, что считала таковым от посягательств извне. А Габи - это её, даже если она сводная, даже если лишь названная часть семьи. Её.

Лия никогда не позволит каким-то идиоткам испортить всё веселье. Как же, она старательно готовит почву, она садит первые побеги, создаёт настрой, а тут набегают эти сучки и пытаются вытоптать ещё толком не укоренившийся урожай! Как же бесит! От ярости начинает казаться, что её зубы удлиняются вместе со скулами, но это лишь порыв воображения - на самом деле маска, прикипевшая к лицу скрывает все нежелательные эмоции.

Ведь она видела, видела своими глазами, что Габи делала попытки противостоять, но вместо того, чтобы дать отпор ей, она объединяется с этой двоедушной тварью и идёт как жертвенный агнец в лапы тех, о ком Лия её предупреждала с самого первого дня в школе. И вот к чему тогда она тратила слова, а? Теперь придётся разгребать это, если не хочет лишиться возможности получить то, чего так долго добивалась.

И неужели Амелия прохлопала ушами и не предупредила их сестрицу о том, как может быть опасно связываться с этими бешеными сучками?

Ключ попадает в замочную скважину с первого раза, и, сбросив школьные туфли и кинув забранную книгу из библиотеки на письменный стол, Лия идёт в ванную комнату, включает воду и промакивает лицо.

Она смотрит в раковину и на собственные ладони, стараясь не дать ярости захватить всё своё существо.

В ванной комнате 'поют' трубы.. Тихо, пронзительно, на одной ноте, словно безутешная мать оплакивающая горячо любимое и внезапно ушедшее чадо.

Звук кажется горестным и несчастным, и эта печаль преобразует безудержный гнев. Он затекает ей в уши, растворяется где-то за бровями, и, даже когда трубы умолкают, звук продолжает пульсировать внутри.

Зеркало сейчас самый главный враг, пока это состояние балансирует на грани приемлимого и безудержного. Лия знает - как только она встретится взглядом со своим отражением, тем что сломалось в ней давным-давно и заставляет день ото дня снова и снова истекать ядом и яростью, которые годы назад пропитали все внутренности, она попросту не выдержит. А вынимать посеребрённое крошево из костяшек дело болезненное и муторное, и сейчас совсем не кстати.

Нет, нет смотреть в зеркало не стоит. Что там насчёт того, чтобы вглядываться в бездну? А что будет, если одна бездна станет вглядываться в другую? Ответ очевиден.

Вода стекает по ладоням, охлаждая пыл приятным прикосновением, и Лия всё же кидает мимолётный взгляд в зеркало напротив.

Ей уже не больно. Давно. Всё чаще одолевают сомнения в том, что она вообще человек, но кто-то маленький и тщедушный колотит крохотными, хрупкими ладонями по стенам клетки и не перестаёт оплакивать ту, которой она не стала.

Нет, нет.

Поменьше гнева, побольше яда, господа. Никто не должен знать об этом.

Она вздёргивает презрительно бровь, и чуть растягивает уголки губ в подобии улыбки. Да, так гораздо лучше. Ручка двери скрипит, и, уже покидая ванную комнату она слышит, что трубы в её голове стихли и больше некому рыдать по ней. Это приносит неожиданное облегчение.

– У тебя больше власти над этими дурёхами чем у кого-либо, - спокойно говорит она своему отражению, - ты можешь всё.

Алые всполохи горячего безумия в цветовом восприятии больше не властны над ней. Она снова может вести себя обычно, не вызывая излишне добрых чувств. Итак, нужно проверить на месте ли её тайник.

Пальцы быстро пробегают по содержимому книги - среди нудного текста о средневековых пытках спрятаны другие листы, с куда более интересным, хотя и немного сходным содержанием. Лия перебирает один за одним, не вчитываясь в них, только просматривая заголовки каждого из вложений, и почти все убирает обратно - не те люди, или не то, что нужно.

'А, вот ты где', - улыбка озаряет лицо, когда давно запримеченный и скопированный документ попадается ей среди вороха пока не нужных. На нём убористым почерком школьного психолога запись о посещении одной из учениц закрытой школы-пансиона Эддингтон.

Что ж, кажется, пришла пора навестить ей свою любимую сестрицу, в её обители.

Амелия не одна, но присутствие Андреа не способно сейчас остановить Лию.

– Время отдавать долги, сестрица, - медово говорит она уткнувшейся в очередную игру на телефоне Амелии, которая вскидывается от звука её голоса, и, конечно, безнадёжно проигрывает.

– Долг?
– она хлопает глазами непонимающе, словно маленький ребёнок, который лжёт родителям о том, кто съел всё варенье из банки.

Это бы даже раздражало, если бы не было так смешно.

– А ты думала, что я за столько лет забуду?
– усмехается Лия и склоняет голову на бок, пристально глядя на сестру.

– Энди, ты не могла бы дать нам пару минут?
– Амелия просит мягко, обращаясь со своей соседкой так, как никогда не говорила с Лией, даже в их раннем детстве, когда они ещё делили некоторые игры на двоих, и если бы этот голос был на четверть тона обеспокоенней, тогда Лия бы записала и её в свою команду 'ниточек' дёрганье за которые в конечном счёте приведут её к нужному результату.