Надрыв

Зря, всё же, побоялся приватности. Наверное, думает Уилл, стоило спросить её о том, что произошло. Юные дамы так любят трагедии, что из самых простых ситуаций раздувают ужасы мирового масштаба, а решают проблемы радикально, не вынося таких горестей.

Нужно узнать как она, хотя бы завтра, когда Лия придёт на свои дополнительные занятия., и сформулировать вопрос верно, чтобы не пошло толков и слухов. Хотя, Уиллу чутьё ему подсказывает, что мрачная и нелюдимая Лия Фрейзер вряд ли станет пускать сплетни, однако, лишнего повода чьему бы то ни было вниманию лучше не давать.

На всякий случай.

Габриэль.

Ноябрь пробегает словно сумасшедший перед глазами Габи. Несколько успокоенная тем, что Кейт и Андреа перестали ходить как в воду опущенные, она отстраняется от всех прежних переживаний, но на сердце всё равно не спокойно. Ни одна из девушек так и не смогла дать ясного ответа что происходит или происходило с ними, и это настораживает, не давая тревогам отпустить её душу.

'Наверное, им нужно время', - решает Габи, успокаивая себя саму, - 'может быть тогда всё прояснится.'

Вереница дней, проскальзывает сквозь пальцы, пока она, и ещё несколько человек с их потока, заняты подготовкой к Ночи Костров - празднику слишком близкому к Дню всех святых.

Упаднические настроения после того кошмара, который она видела в ночь Хэллоуина заставляют Габи зарываться в работу с головой. Однако, даже в это время, Габи отмечает кое-какие странности. Вот, к примеру, всего спустя неделю после Хэллоуина она видит, как в одном из коридоров Куинси зажимает невозмутимую Амелию, пытаясь узнать у неё что-то, но та слишком непреклонна и спокойна, и, кажется, Тиффани уходит ни с чем, когда Габи спешит на помощь.

– Чего она от тебя хотела?
– взволновано спрашивает Габриэль, но двоюродная сестра только отмахивается.

– Да, так, глупости. Главное, что теперь тебе не нужно переживать насчёт Кейт или Андреа, и, конечно, тебя самой.

– А мне разве что-то угрожало?
– удивляется Габи, а Амелия шутливо закатывает глаза и усмехается.

– О, Габи, ты невинна как дитя, - Амелия оглядывается, и, перехватив девушку за запястье, тянет в свою пустую комнату, продолжая уже серьёзным тоном, как только дверь за ними захлопывается.
– А теперь на чистоту. Да, нужно было подумать головой, или хотя бы посоветоваться со мной, когда вы с Кейт решили поговорить с этими ополоумевшими о том, как плохо они себя ведут. Тем более, когда у вас на руках нет ровным счётом ничего, для того чтобы их прижать. Они такое с рук не спускают.

– Но мы должны были что-то сделать, - Габи глядит растерянно, когда Амелию внезапно прорывает.

– Что-то эффективное надо делать, а не класть свою голову на плаху вместо чьей-то! Габи, в конце концов! То, что стали бы пытать тебя никому бы не помогло, особенно им, потому что эти ведьмы не расстаются со своими игрушками!..

Она внезапно замолкает и опускает голову, беря себя в руки и продолжая на три тона ниже и ощутимо спокойнее, почти добиваясь обычного голоса.

– Не важно. Просто пообещай, что больше не будешь лезть в пекло не посоветовавшись хотя бы со мной.

Ладонь Габи скользит по запястью Амелии, и она берёт её за руку, улыбаясь мягко. Её искренне трогает такая забота о себе.

– Я обещаю.

Габи не говорит этого, но она, кажется, понимает к чему были те, самые первые слова, которые ей сказала Амелия в ответ на вопрос, что от неё хотела Тиффани. Не нужно переживать, потому что Амелия вступилась за неё - за неё, Кейт, и Андреа. Видимо, у кузины есть что-то на эту свору. Что-то такое, что дало им всем свободу от посягательств. Что-то очень важное и ценное, и, раз уж Амелия не говорит сама, то и спрашивать у неё некрасиво, ведь достаточно того, что сестра её защитила. Помогла. Спасла её, как они и договаривались, и показала на деле - они на одной стороне.

В тишине комнаты слышно, как Амелия с трудом переводит дыхание, и задерживает его перед тем, как продолжить.

– Мне нужно сказать тебе кое-что ещё.

Габи поднимает голову и смотрит на неё, но Амелия избегает смотреть ей в глаза.

– Сегодня Куинси потребовала, чтобы ты не общалась ни с Андреа, ни с Кейт, если ты хочешь, чтобы они и впредь оставались целы и... Мне пришлось согласиться на это условие. Оно было единственным, и, решать, конечно, только тебе с кем общаться, а с кем нет, но...

– Разве у тебя нет чего-то на них?
– Габи поднимает брови, глядя неуверенно.
– Того, что заставило бы их перестать диктовать свои условия?

– Есть, но боюсь этого недостаточно, - Амелия качает головой и дёргает уголком губ, - если бы они не были так сплочены за репутацию друг друга, то разговор бы и вовсе шёл о том, что они откажутся от прав на одного, а не на трёх... Так что...

Габи видит, как её кузина сутулится, при воспоминании об этом и кивает понимающе.

– Ничего. Я всё объясню Кейт, и мы что-нибудь обязательно придумаем. Всё будет хорошо.

Впервые Амелия поднимает на неё глаза в которых написано облегчение, Габи думает, что она всё сделала правильно.

Они найдут решение.

Когда Габи выкраивает время для разговора с Кейт, в её душу закрадывается сомнение о том, не зря ли она обнадёжила тем, что выход есть. Та в своей обычной, взволнованной манере говорит, что раз так, то им и впрямь надо перестать дружить.

– Т-так будет л-лучше для в-всех, - неуверенно бормочет Кейт, и Габи чувствует себя подавленной. Ей казалось, что Кейт, которая так яростно бралась с ней за защиту тех, кто страдает от рук её одноклассниц не сдастся узнав такое условие.

И они будут бороться. Вместе.

Особенно обидно то, что она успела привязаться, довериться, поверить в силу их дружбы, которая, конечно, не будет вечной, но по меньшей мере достаточно долгой и они будут вместе на церемонии выпуска в конце этого года, и возможно, они проведут хотя бы часть лета перед поступлением в обществе друг друга. Всё рушится, когда Кейт, виновато глядя на Габи, касается её плеча, и отстранилась, отходя на шаг, подхватила оставленный на полу коридора рюкзак и быстрым, торопливым шагом пошла прочь.

– Не расстраивайся так, - мягко произносит Амелия, не слышно подойдя сзади, - говорят, что всё к лучшему. Никогда не знаешь, чем закончится то или иное знакомство.

Габи всхлипывает, и обнимает кузину крепко, смаргивая слёзы обиды, и, оттого, что сестра гладит её мягко по спине и шепчет что-то успокаивающее воркующим голосом, ей становится чуточку легче. Немного, самую малость, но всё же.

А в первых числах декабря она видит странную картину: измученная, зарёванная, изрядно помятая Кейт выходит из комнаты отдыха, прочно занятой шабашем. В дверях, её окликают, и она перебрасывается несколькими словами с кем-то из там присутствующих, но в ней нет враждебности, что присуща тем, кто вынужден проводить время со своими мучителями, хотя и особого довольства, которое бы понятнее объяснило такой извращённый мазохизм в ней нет тоже.