Надрыв

– Думаю, ты перестаралась, Руби, - мягко журит её Тиффани, но девочка напрягается так, словно она получила пощёчину, - она ей не оправдаться, если вся занята попытками дышать.

– Да уж, так она не сможет объяснить свои непостоянные заикания!
– фыркает Меган, продолжая заниматься ногтями.

– Или то, каким образом дочь двух граждан со средним заработком оказалась в элитной школе, - соглашается Тиффани.

– Или то, куда делась предыдущая кандидатка на вакантное место, оплаченное спонсорами. Кого подкупить, чтобы получить новое, блестящее досье и выкрасть собственное. Кого под кого положить чтобы первое место на национальных было обеспечено, да, Кейти?
– внезапно говорит подошедшая к ней сбоку девушка, которую она не принимала в расчёт о этого момента. Очередная запуганная жертва, что эти двое по прихоти таскают с собой в свите. Эмбер Олдрич.

Кейт в ужасе сглатывает а и внезапно Тиффани заливается смехом.

– Смотри-ка, а она не совсем тупица, а, Мег?

– Да так и идиот бы понял, - отмахивается Уэйнрайт, заправляя аккуратно выбившуюся рыжую прядь обратно за ухо и продолжает орудовать блёстками и лаком.

Эмбер подсаживается к девушкам, устроившим маникюрный салон в комнате, и кончиками пальцев дотрагивается до руки Руби.

– С неё на сегодня хватит, да, Кейт? Разве что... Мы же не можем позволить ей уйти из комнаты отдыха в таком неподобающем виде? Смотри-ка, - её пальцы едва касаются светло-коричневых пятен от чая на форменной рубашке и пиджаке и мелкой россыпи таких же на юбке.
– Смотри, как некрасиво, Руби. Нужно снять с неё это, пока пятна совсем не схватились, иначе их будет не спасти и Кейт придётся объяснять почему она так плохо относится к своей форме. Может быть даже пред миссис Слоун или самой директрисой. А мы ведь не хотим дать ей такую возможность, верно, девочки?

Кейт в ужасе. Это самая худшая часть проклятого вечера, хуже даже чем тонуть в ужасной жиже и бояться, что волосы, облитые жидкостью для снятия лака подожгут и она станет копией двоюродной сестры Габи, когда женские пальцы стаскивают с неё одежду, а она даже сделать ничего не может, кроме как умолять их прекратить и клясться, что ни единого слова никому не скажет о происходящем.

– Видишь ли, солнышко, - так же мягко замечает Эмбер, - дело в том, что ты врёшь как дышишь, а я не хочу стать жертвой твоей лжи, да? Поэтому мне нужны гарантии более веские, чем твои мелкие школьные проступки. И у меня есть просто потрясающая идея, как это организовать.

Кейт остаётся в одном нижнем белье, когда слышит характерные щелчки камеры телефона снова и снова. Она в ужасе смотрит на Тиффани, которая беззастенчиво делает новые и новые снимки так, чтобы было видно лицо самой Кейт.

– Вот так, - Руби наконец-то отпускает её руку, и Кейт прижимает её к себе, лелея больной сустав и захлёбываясь рыданиями.

– Я никому...никому не скажу...

– О, дорогая, конечно ты никому не скажешь, - понимающе смотрит на неё Эмбер.
– Но, знаешь, ты такая грязная, на самом деле, что ты всегда можешь сюда вернуться, ради того, чтобы и дальше ползти вверх по карьерной лестнице. Ты ведь ничем не гнушаешься, а мы достойно отплачиваем за хорошее развлечение, так что не надо плакать. Ещё рано. Успеется. Прибереги слезы на потом.

– Если только ты или твоя подружка снова полезете к нам с душеспасительными проповедями. Тогда мы развесим эти славные снимки по всему кампусу, и их увидят все до единого, - серьёзно замечает Тиффани, - так что в твоих интересах сделать всё, чтобы нас больше не тревожили по таким пустякам.

Меган внезапно прыскает смехом:

– О, если она скажет, значит она рассчитывает всё же соблазнить этого милашку мистера Кастра своими скудными формами и этим отвратительным поношенным бельём!

Под дружный смех Кейт вылетает за дверь, прижимая к себе больной рукой форменную одежду и со всех ног направляясь к своей комнате, пока они совсем её не раздели или не придумали чего похуже."

Кейт закрывает лицо руками и тяжело дышит, когда думает о том, что ей делать дальше после утреннего визита Руби и слов, что она свободна. Кейт не хочет быть свободной. Кейт хочет быть успешной, чего бы ей это не стоило.

В дверь стучат, и, когда она подходит и открывает её, за ней обнаруживаются четыре мексиканские богини смерти, которые кричат вместе:

– Сладость или гадость?

Она смотрит на них, с трудом узнавая сквозь грим, и, глядя в шоколадно-карие глаза Эмбер Олдрич, принимает решение, и уверенно отвечает, не отводя взгляда. После её ответа Эмбер прищуривается, и кивает, уводя своих подруг в другую комнату.

"Гадость".

Самайн набирает обороты, но люди слишком слабы, чтобы отмечать его достойно с демонами ада и мёртвыми, которые в эту единственную ночь выбираются из своего логова и расхаживают среди смертных славно живые. Они пробираются в людские жилища, прокрадываются в их сны, причиняя всю ту боль, которую заслуживают те, кто ещё не покинул этот мир.

Амелия гонит неприятные, липкие воспоминания о собственном страхе, о мужестве, что потребовалось ей для того, чтобы постучать в дверь комнаты 196, и, услышав смолкший хохот и разрешение войти, выдать всё, с чем сестра тренировала её последние несколько дней, безжалостно указывая на страхи, на дрожащий тон, на недостаточную уверенность. Лия заставляла проговаривать этот текст сотни раз, пока он не начал вязнуть в зубах и каждое слово не стало неотделимым и от следующего и от предыдущего. Амелия сама её попросила, мотивируя тем, что она не хочет, чтобы ей не поверили, а сестра придумала иное желание, и, отчасти, это правда. Отчасти - нет, но с Лией можно и не раскрывать всех мотивов. Младшей никогда не нужны были слова, чтобы понять что происходит с ней или чем заняты все мысли, хотя ни единого раза она не пользовалась этим во благо. Засиживаясь в библиотеке допоздна, снова и снова повторяя один и тот же небольшой текст, лишь бы Лия признала, что её сестра 'сносно выглядит и складно врёт' - невероятная похвала.

Влезть в шкуру Лии дело не из лёгких. но после тренировок, Амелия чувствовала себя куда уверенней чем раньше.

– Что ж, кажется, самое время поставить вас на место, дорогуши, - усмехалась она, глядя на то, как вытягиваются лица всех присутствующих в комнате отдыха, куда зашла без спроса и села в кресло, закинув ногу на ногу.
– Вам давно никто не преподавал урок и я не собираюсь быть тем, кто сделает это. Всё, что я хочу - это чтобы вы отстали от моей кузины...

– Сводной, - заметила младшая девочка с косичками.

– Это не имеет значения, дорогуша, - Амелия опасно прищурилась так, как сделала бы сестра, - важно то, что ни одна из вас не тронет её, её подругу...как её?

Она заучено прищёлкивала пальцами, словно пытаясь выловить имя у себя в голове.

– Ах да, Кейт. И даже Энди - никого из них троих.

– Любопытно услышать, что ты хочешь предложить нам взамен, - ухмыльнулась Куинси.

– Или чем собираешься угрожать, - согласилась с ней Уэйнрайт, жмурясь как довольная кошка.

– Я собираюсь вас предупредить, - пожала плечами Амелия и в её пальцах, словно из ниоткуда появляется сложенный в четыре раза лист.

Этот фокус почему-то был обязательным, Лия заставила её тренироваться с подкладом так, словно если шабаш увидит откуда именно она достала лист зависел успех всего дела, и Амелия не исключала, что это было просто очередное развлечение для её сестры.

Копия шлёпается о столешницу, скользя по гладкой поверхности к самому краю, но не сваливаясь с него. Первой в лист вчитывается Тиффани и мрачнеет. Видя это выражение лица, Уэйнрайт заглядывает в содержимое через её плечо и переводит внимательно взгляд с бумаги на Амелию.