Надрыв

Сестричка тоже знает, что за каждым её движением внимательно следят - она строго соблюдает тот баланс между мягкостью и равнодушием в своём голосе, проходя на опасной грани безупречно.

– Мне бы она ничуть не помешала, - замечает Лия, глядя заинтересованно на то, как не задавая ни единого слова Андреа подхватывает свою сумку и выходит из комнаты.

– Не думаю, что я бы хотела, чтобы она слышала тот бред, который ты хочешь загадать мне в качестве своего желания. Ты ведь не зря так долго думала, верно?
– Амелия щурится и глядит на сестру неприязненно и с опаской, словно на неприрученного зверя, с которым она вынуждена жить. Хотя нельзя сказать, что она далека от истины, признает Лия с ухмылкой.
– Я слушаю тебя внимательно.

То, как сестричка старается изо всех сил выглядеть гордой и неприступной, скорее забавляет, чем раздражает, ведь этот вид, кричащий о том, что Амелия не хочет, чтобы младшая разочаровала, ей, мягко говоря, не идёт. Её сестра всего лишь маленький, загнанный в угол зверёк, который развлекает большего хищника, и живёт только потому, что тому, кто загнал его в безвыходное положение безумно весело.

– Тебе придётся взять вот это, - Лия помахивает сложенным вчетверо альбомным листом, - зайти в комнату 196, предъявить то, что я тебе дам и сообщить имеющимся там госпожам то, что я набросала тебе здесь.

Лия протягивает тетрадный лист, на которым резким, угловатым почерком расписана небольшая речь. Амелия вчитывается и её лицо меняется на глазах. От показной гордости не остаётся и следа, лишь ужас и недоверие, когда она снова поднимает взгляд на сестру. Это забавляет Лию настолько, что она улыбается ей с нежностью, без самой малой толики злорадства или превосходства.

'Ну что, сестрица, я тебя не разочаровала, верно?' - Лия удовлетворённо оценивает ошарашенный вид Амелии от такой пустячной, с её точки зрения, просьбы. Особенно если сравнить её с тем, что она могла бы выдумать за столько-то лет - огромный, любовно составленный список, который пополнялся довольно часто. И всё же сделать подарок их сводной кузине, и на сей раз вытащить её из той дурно пахнущей массы, в которую вляпалась Габриэль - верное решение. Иногда не стоит скупиться, и этот тот самый случай.

– Ты понимаешь, о чём просишь?
– после короткой паузы спрашивает Амелия.

– О, боюсь, это не просьба, милая, - Лия поправляет её, чуть склонив голов, - но да, я понимаю.

– Они же уничтожат меня. И не только меня, но и всех, о ком тут говорится, - сестра ведёт пальцами по строчкам тетрадной страницы и замирает. Не нужно обладать чрезмерной фантазией, чтобы представить как в голове Амелии проступает зловещий план сестры, отдать её на растерзание тем девицам. Увы, старшая так предсказуема, что это вызывает полный искренней печали вздох со стороны Лии, и она берётся прояснить, пока поверх шаткой конструкции уже придуманного не появилось чего-нибудь ещё более до отвращения банального.

– Они тебя не тронут. Никого из вас. Потому что у тебя будет это, - сложенный в четыре раза альбомный лист покидает внутренний карман форменного пиджака, и Амелия вчитывается в его содержание.

– Это же...
– её дыхание перехватывает и она неверяще смотрит на младшую.
– Это...

– Целиком и полностью незаконно. Зато сработает, - хищно улыбается Лия, преображаясь на миг, равняясь спокойствием и умиротворением с древним Сфинксом.

Амелия просматривает ещё раз то тетрадный лист, то альбомный, недоверчиво поглядывая на младшую.

– Никто не должен знать о том, откуда у тебя это и кто это придумал. Никто, ясно?
– проясняет раз и навсегда Лия.
– В противном случае твой долг будет не засчитан, а я стану куда более изобретательна в другой раз.

– А если Габи спросит?

– Скажи ей что-нибудь. Что угодно, чтобы она поверила.

Амелия поднимает голову и смотрит сестре в глаза несколько мгновений и рефлекторно отводит взгляд.

– Тебе ведь не привыкать, верно?
– нет нужды скрывать полную удовольствия улыбку в голосе.

Амелия отличная лгунья - она доказала это сотню раз в их 'счастливом' детстве. Как и то, что не может остановиться, особенно, когда нужно оправдаться, и не важно кого она подставит вместо себя. Пусть даже и младшую сестру. Не секрет и то, что ей стыдно за это. И этот стыд не может заставить её измениться.

Лия смотрит снисходительно, и уже направляется к двери, когда замечает приостановившись у самого выхода и держась за ручку.

– Кстати говоря, о нашей дорогой двоюродной сестрице, - в её глазах появляется то самое выражение, от которого Амелия застывает как кролик в клетке у удава, - сделай так, чтобы Кейт не стала моей проблемой. И не затягивай с этим. Ни с Кейт, ни с долгом.

Дверь захлапывается за ней почти мгновенно, оставляя Амелию один на один с её стыдом, недовольством, сомнениями, вопросами и опасениями.

Она предупредила. Этого должно быть более чем достаточно.

***

Бывают обычные ночи, а бывают особенные. О некоторых из них известно всем, о других никому. Все знают что ночь Рождества, Ночь Костров или Канун всех святых это особенные ночи, но для кого-то они могут быть и самыми обычными.

В эту ночь, когда празднование Хэллоуина во внеурочный час развернулось гульбищем и из каждого коридора, куда заходила четвёрка девиц раскрашенных мексиканскими мотивами дня смерти, то и дело раздавалось радостное "сладость или гадость?", меняясь то на весёлый смех, то на сонное бормотание неизменно сопровождаемое шорохом насыпаемых конфет, поскольку никому - особенно тем, кто узнавал их голоса - не хочется ощутить на своей шкуре чем обернуться гадости в исполнении их обладательниц.

Ночь древнеязыческого праздника Самайна набирает обороты, часовая стрелка уже давно перевалила за полночь, когда юный шабаш заглядывает в одну из комнат, где её единственная обитательница не спит и думает.

Кейт Харрингтон не любит ворошить прошлое, потому что знает - чем позднее, тем ужаснее тайны она может откопать на кладбище совести, где уже никто не позволит отделаться общими словами о том, что так было нужно для собственного блага.

Душа не трепещет и когда Кейт вспоминает о девочке, место которой она заняла в этой школе, и как она 'пододвинула' соперницу на соревнованиях, и все прочие разы, когда ей пришлось создать тщательно продуманный образ безобидной заики, чтобы подняться выше в этом учебном заведении, стать частью своего класса, но дрожит когда она возвращается комнату отдыха в своей памяти. Прошло уже две недели, но ей никак не унять этого внутреннего тремора.

'За тебя попросили, так что ты можешь не приходить больше', - скривив губы заявляет ей мисс Райдер, поправляя свои неизменные очки.

Кейт ворочается, не в силах уснуть, и снова и снова проживает тот, самый первый день в качестве игрушки шабаша. Воспоминания расцветают под её веками ярко, впечатавшиеся в голову намертво.

"- Твоя подружка знает, что ты врёшь ей?
– мурлычет Меган, проверяя украшение на ногте указательного пальца Тиффани на прочность.
– Готово.

– Я не вру!
– Кейт кричит и захлёбывается отвратительной мешаниной из чая, соли и перца, который Руби безжалостно льёт на её нос и рот. Она пытается отплёвываться, но это не слишком помогает.

– Конечно же врёшь, дорогая, - хмыкает Тиффани и с восторгом осматривая палец требует, - ещё!

Меган смеётся понимающе и бросает взгляд на распластанную на столе Кейт.

– Ты врёшь так много и о стольком, что даже если бы у нас не было твоего настоящего досье мы бы всё равно тебя раскололи.

Кейт холодеет от ужаса. У них её досье? Им известно о ней совершенно всё. Всё. Каждый самый мелкий проступок туда занесённый и личные данные в прошлых школых. Близкие контакты.

'Вот как они контролируют своих жертв', - внезапно понимает Кейт.
– 'Даже если бы у них не было влиятельных родителей, то они бы так же оставались чистенькими, потому что никто не захочет, чтобы все тайны стали общедоступны. Особенно в такой школе как Эддингтон.'