Надрыв

Она подмигивает им, и, подхватив школьную сумку, забрасывает её привычным жестом на плечо и проходит в дом самая первая, впрочем, не слишком торопясь, чтобы Амелия и Габи поспевали за ней. Амелия ловит ладонь её и чуть сжимает, когда дверь в особняк распахивается.

Вся компания проходит в холл, красиво украшенный к Рождеству - большая ель, увитая гирляндами, на ветках покачиваются расписные шары одного цвета и размера, искрящаяся мишура, над виднеющейся аркой закреплён венок из омелы. У Рождественского дерева стоит моложавая тётя Джина, с которой Габи перед школой почти не пришлось общаться, и незнакомый молодой мужчина. Габриэль даже и не знает что думать - возможно, это очередной родственник, о существовании которого она не подозревала, или вышеупомянутый 'папа'. Впрочем, при виде младших из дочерей тётушка щурится, глядя холодно и с вызовом, и берёт незнакомца под локоть.

– Здравствуй, Джина! О, я вижу, у тебя обновка?
– улыбается ядовито Лия.
– Прошлый был выше, да ведь? И, кажется, в плечах шире, но видимо этот экземпляр имеет иные преимущества.

Её тон просто недопустим, но глаза лучатся невероятной нежностью, когда она говорит всё это, и, прежде чем тётушка успевает одёрнуть младшую дочь, Лия рассыпается в совершенно ненатуральных извинениях.

– Ах, простите мне мои манеры - в пансионе нас не балуют вниманием мужчины - он же только женский, понимаете? Я совсем разучилась общаться с представителями сильного пола. Вы новый мистер Фрейзер, верно?

Лия протягивает мужчине руку для рукопожатия, но тот не делает даже шага навстречу, и переводит сердитый, и вместе с тем ошарашенный взгляд с дочери на мать.

– Лия, - голос миссис Фрейзер строг и холоден, но, кажется, Лию это не трогает ни в коей мере.

– О, я вижу она успела вам кое-что рассказать обо мне, - с убийственной мягкостью замечает Лия, и пальцы Амелии начинают мелко дрожать на руке Габи. - Она сказала, что предыдущего мистера Фрейзер я отравила? Или о том, что тот, который был двумя ранее вас предпочёл сбежать бросив все вещи, когда наша семья оказалась в полном сборе? Или о том, который с криками убежал после моего приветствия, заявив что будь его воля он бы прижёг мне и вторую щеку? Или о том мистере Фрейзер который...

– Хватит!
– лицо Джины покрывается неровными пятнами даже сквозь макияж, выдавая её гнев и, как думает Габи, стыд.

Снисхождение Лии сравни чувству, что испытывает человек при виде крохотной букашки - он может раздавить одним ударом, но, по каким-то своим причинам этого не делает, и, проходя мимо неё и молодого, привлекательного мужчины говорит что-то довольно тихо, от чего тётя Джина, теряя самообладание отвешивает дочери звонкую пощёчину.

Габи кажется, что в холле похолодало когда Лия поднимает голову и смотрит на мать. Тот, полный ненависти и собственного превосходства взгляд и мерзкая до тошноты улыбка красуются на лице сводной кузины, пусть этого и не видно, но за четыре месяца тесного общения Габи в этом уверена.

– Браво, Джина, - голос Лии сочиться ядом, и раздаются скупые аплодисменты, подтверждая домыслы Габи - Сегодня ты превзошла саму себя. Тебе стоит собой гордиться.

Девушка удаляется, попутно касаясь кончиками пальцев веточек остролиста и омелы и поднимается вверх по лестнице, в свою комнату, по пути заводя милый разговор с кем-то из встреченной прислуги.

– Амелия, детка, - голос тёти немного смягчается, но та, сжав в ладони руку Габриэль, тоже не желает быть приветливой с матерью.

– Она права, мама. Это слишком.

– Но солнышко...

– Нет, мам. Нет, - твёрдо говорит Амелия и тянет Габриэль за собой в комнаты, оставляя женщину внизу наедине с любовником, что предпочёл не вмешиваться, словно он обезволенный, бесхребетный человек.

При подъёме Габи сосредоточена только на влажной и горячей ладони Амелии, её тяжёлом дыхании и думает о том, каково это - противостоять собственным родителям?

Как же, наверное, немыслимо трудно - бороться с самыми близкими из всех...

Первый вечер в доме семьи Фрейзер проходит в напряжённой атмосфере, в которой лишь Лия чувствует себя спокойно, словно это её привычная среда обитания.

Тётя Джина ни единым словом не упоминает ту неподобающую сцену, которая имела место едва они приехали, однако и её партнёр не появляется на семейном ужине. Габи позволяет себе думать, что взрослый мужчина тоже испугался Лию, и ей стыдно ощущать некоторое удовлетворение из-за этого. Схожие чувства она испытывала в детстве, когда узнавала, что не одна она написала плохо работу, а были и те, кто справились ещё хуже. Это низко - то, что кого-то может утешать подобное чувство, вот только от этого никуда не деться.

Габриэль не позволяет себе зациклиться и пытается думать о чём-то другом, таком, что придаст ей весёлости и сил пережить этот мучительно длинный вечер. Она выбирает воспоминания о своих детских проделках, и ей действительно становится легче,

Каждый за столом думает о чём-то своём, время от времени перебрасываясь стандартными фразами и ничего не значащими ответами. Габи поглядывает на Амелию, но та становится удивительно скупа на эмоции с тех самых пор, как они оказались в особняке, словно чувства здесь под запретом.

Это утверждает Габи в мысли о том, что дом семьи Фрейзер филиал Ада для всех живущих там. И всё это могла бы сломать воля Джины Фрейзер, разреши она дочерям - по крайней мере одной - оставаться в пансионе на праздники.

Увы, этот семейный праздник будет испорчен для всех, отданный жертвенной данью традициям.

Спустя пару дней Габриэль обнаруживает, что здесь всё же есть место, которое не старается забрать у неё чувство и не стремиться наказать за наличие радости. Амелия приводит её в дальнюю библиотеку. Она довольно тесная, по сравнению с огромной, вместительной основной, но, вместе с тем, куда более уютная - два кресла стоят близко друг к другу, на них потёртые, но всё ещё довольно опрятные пледы, а жёлтое освещение у каждого создаёт атмосферу интимности.

– Лия сюда не приходит, - замечает Амелия.

– Как?
– Габи удивляется, устраиваясь в одном из кресел и закутываясь в тонкий и мягкий плед.- Она ведь часто сидит в школьной.

– Да, но не дома, - качает головой Амелия, тоже забираясь в кресло, сбрасывая обувь и устраиваясь в нём с ногами.
– Дома она здесь почти не бывает, тут она нас не потревожит и мы можем безбоязненно говорить обо всём, о чём только захотим.

– Погоди, так ты поэтому была такая...
– Габи замолкает на секунду, стараясь подобрать подходящее слово, и, наконец, выдаёт, - замкнутая?

Амелия замирает и кивает, поясняя неохотно, как и всегда, если речь о сестре.

– Она не любит, когда кто-то в доме радуется, смеётся, или просто выглядит довольным и прикладывает все силы, чтобы отравить им жизнь.

Амелия замолкает, и в тишине Габи думает о том, что она так надеялась, что когда Амелия предложила ей свою помощь, они не будут потакать подобным желаниям, но кузина выглядит более сведущей в том, если стоит проявлять протест. Когда это будет для них безопасным, ведь если Лия ничем не лучше шабаша, значит высовываться сейчас попросту неразумно, а снова угодить в неприятности совсем не хочется, несмотря на смутное желание заявить о своём протесте. Показать, что она не собирается терпеть, вступить в борьбу - чувства неизведанные ранее пугают до трясучки.