Ненавистная любовь и любимая служба в XIX веке

— Как заключенный за истекшие сутки себя в тюремной камере вел, попытки бегства, нападения, воровства не были?

От жандармов дисциплинировано ответил старший поста Огурцов.

— Ваше сиятельство — доложил он, — никакого непотребства не было. За исключением чрезмерной болтовни. Ох уж поговорить! И на службу пожалуется, и на соседей, а то и на просто прохожих. Даже пригрозили, что рот заткнем деревянным кляпом!

Вот болтун. Впрочем для него в преддверии допроса даже хорошо.

И Константин Николаевич молча посмотрел на бывшего писаря Прохорова. Что деятельного он скажет?

Глава 15

Между тем для начала, как оказалось, ему надо еще отбиться хотя бы от своей же женщины с ее ненужными гуманизмом и мягкосердием.

— Нельзя же так, — упрекнула его Мария, которая тоже в некотором роде страдала этой болезнью (болтологием), — пусть говорит, не умрете же!

— Ах, ваше императорское высочество, — обрадовался плешивый Алексей такой высокой поддержке, — спасибо за ласковое слово. Век за вас Богу буду поклоны класть!

— Ты вот что, милый, давай поближе к делу, — прервал его князь, — о чувствах будешь говорить своей жене.

Марии такой прагматический подход не очень-то понравился и она, пользуясь правами его женщины присутствующего здесь следователя и статусом великой княгини, то и дело стала прерывать допрос ничего не значащими вопросами.

Конечно, Константину Николаевичу это вскоре надоело. Он собирался было выкинуть милейшую женщину с ее бестолковыми вопросами и глупым самомнением подальше от тюремной камеры, а то и от жандармерии.

Ибо гуманизм и милосердие это хорошо, но с преступниками надо бороться пожестче. Иначе ты так и будешь оставаться без бриллиантов и безделушек, обокраденная своей же прислугой!

Но потом его осенило. Ведь болтология его милой мешает на две стороны — не только на следователя, мешая им сконструировать логическую цепь допроса, но и на подследственного. Пусть размягчится, расплачется, забудет об осторожности. А уж я свое не забуду, любезный!

Так и повелось. Константин Николаевич терпел болтовню и откровенное хамство Марии Николаевны, зато бывший писарек наболтал явно лишнее про собственных детей, про жандармскую службу и даже про свои связи с ворами.

Прошел час, и князь и его собеседница устали. Именно усталость заставили его сделать досадную грубую ошибку. Но это стало очевидно позже, а пока Мария, донельзя гордая — как же, разговорила злоумышленника(!) и обиженная на князя — что он все недооценивает ее, легким шагом обогнала его в коридоре и одна уехала в пролетке.

Князь лишь мило улыбнулся. Женщины, как маленькие дети, что не делают, все прекрасно и приятно. Пусть ее! Можно было взять в управлении дежурную пролетку, ему не окажут. Но зачем? Молодые ноги, небольшие для XIX века расстояния. Так дойдет! Заодно обдумает разговор прошлый с бывшим писарем Прохоровым и разговор будущий с августейшим Самодержцем и его дочерью. Явно ведь наболтает отцу. Он, надеюсь, поймет, что все это плод ее фантазий, а не грубая реальность, но все же ему надо зайти к Николаю Павловичу, рассказать, как дело обстоит по-настоящему. Заодно в который раз помирится с прелестной, но не его (вообще ничьей) женой.

А то в последние дни он стал вести как женщина — глупо, капризно и не расчетливо. Подумайте, князь, ведь вы ж таки мужчина!

Приехал в пролетке в Зимний дворец и там несколько растерялся. Куда теперь. До этого он всегда шел сюда по требованию императора, поэтому буквально бежал я рабочий кабинет или куда еще по милостивому призыву Николая I. Но теперь он как бы сам. Внешний пост прошел, там все-таки стояли его же подчиненные, а дальше? Пойти поужинать, здесь есть своя общая столовая, хотелось верить, не тормознут!

Впрочем, к нему уже подошел местный человечек. Чиновник в таком небольшом чине титулярного советника (или даже в очень маленьком для вельможного Санкт-Петербурга) скромно пришел к князю. Обычно он (или ему подобный) оказывались здесь со скромными, но важными поручениями — встретить кого-то, предупредить и просто сказать о внимании представителей августейшей семьи. С их же уверением, разумеется.Попробуй, откажись!

Генерала сюда с такими поручениями не пошлешь, а вот титулярного советника очень даже можно. Ибо мелочь бюрократическая, а тварь бессловесная. Еще порадуется от сиятельного внимания. При видимого внимания Константина Николаевича чиновник оживился, даже расцвел:

— Ваше сиятельство, его императорское величество просит вас, если вы не очень устали, подняться в его личный кабинет. Очень вас ждет, так вели-с передать!

Он угодливо поклонился, как бы давая время на философствование. Светлейший же князь! Из самих Долгоруких! Его сам император зовет, а не приказывает! Такой имеет право на раздумье!

'Ага, — подумал князь, — не захотели ждать, пока я толи приду к ним, толи не приду. Они (Николай I и, наверняка, Мария) позвали сами. И довольно учтиво. Показывают, что я вхожу в кружок избранных.

Хотя, это, разумеется, только внешний вид вежливости. Как будто я так могу взять и отказаться. Раз и все! Это на просьбу-то императора! Спасибо уже за то, что здесь меня не арестовали.

Хотя о чем я думаю. При всех его закидонах, император Николай I — не диктатор ХХ века, так злобно и беззаконно действовать не будет. Сословные пока суды, масса законов аж со Средневековья. Декабристов, государственных преступников, за реальные злодеяния — замысел по убийству императора и его семью — первоначально судили, а уж потом повесили. И ничего, что реальный судья был один, все одно основа из имеющихся законов. Зато из 120 с лишним лишь пятерых!

Что-то меня понесло. Лучше надо спросить, когда он был отправлен. Может, еще на ужин успею. А то кушать очень хочется после прогулки в жандармерию'.

— А, скажите-ка, любезный, давно вы сюда направлены с таким поручением? — спросил вежливо, но достаточно небрежно князь.

Чиновник задумался, припоминая. Не дай бог ошибешься в ответах такому важному гостю! Считай, все, карьера и благополучная жизнь пролетела.

— Да с четверть часа, не больше, ваше сиятельство! — сказал он в некотором сомнении, — не более, потому, как свечу служитель недавно зажег, — кивнул он на подсвечник с большим огарком, — а она и в половину не сгорела.

«Что же, — подумал князь, окончательно выбирая между личными покоями императора и дворцовой кухней, — пойдем к Николаю I, если там меня любят, или, по крайней мере, считают своим — накормят. Всего-то послать слугу на кухню с распоряжением об обеде. Нет, так нет. И нечего жужжать! Любит — не любит, все это слова. А вот оно, реальные действия!»

Кивнул чиновнику — больше эта бюрократическая шушера все равно не стоила. По тому, как засияло лицо титулярного советника, тоже считал — не стоило. И такого знака внимания ему было более чем достаточно.