Однажды в Манчинге

— Послушай, твой отец — он словно никогда не жил сам. Все во имя долга, во имя Дома. Ради высшей справедливости и чести он не жалел ни себя, ни других. Истинный рыцарь… — откровение давалось Мидиру непросто, вспоминать о брате оказалось неожиданно тяжело, хотя облечь чувства в слова настолько же неожиданно легко. — И когда он посчитал, что его честь замарана…

— Я уже большой! Не надо подбирать слов! Что замарало его честь?

Джаред настаивал с полным правом, настаивал серьезно, жестко, как взрослый, каким он себя и считал. Мидир мимоходом подумал, как быстро везде, что в Нижнем, что в Верхнем, растут дети. Вернее, как быстро им приходится расти.

— Он вырезал род белых волков во имя кровной мести. Когда узнал о ложном навете, ставшем причиной налета… — Мидир прикрыл глаза, припомнив подробности и решив, что абсолютно все Джареду знать точно не нужно, — порвал с нами. С нашим Домом, со всей семьей. С Нижним миром или Грёзой, как его чаще зовут галаты.

— Ты врешь! — голос мальчика хлестнул фамильными яростными нотками. Как бы Джаред ни старался казаться обычным, он уже был королевским волком, родился таким.

Мидир поднял бровь. Джаред знал — он не лжет, только не мог принять это знание.

— Отец никого никогда не ударил! Он даже насекомых берег! Он берег любую жизнь, потому что… потому что!.. — мальчишка задохнулся словами и пониманием.

Волчий король кивнул, грустно прикрывая глаза.

— Потому что понял ее цену.

— Мой отец такой же, как и ты! — горестно выкрикнул Джаред, отшатнулся на два шага, возвращаясь к двери. — Там, в Нижнем, все такие же, как ты?!

— Таких как я, больше нет, — довольно, в противовес обвиняющему тону, бросил Мидир.

Джаред, зыркнув серыми глазами, обдал колдовским холодом и настоящей волчьей яростью, выбежал из комнаты. Хоть дверью не грохнул.

— Что-то я говорю не то, — сказал сам себе Мидир, без сил откидываясь обратно на постель.

— Все наладится, — произнесла вошедшая с черного хода Лейла.

— С чего ты так решила? — не поднимаясь, устало спросил Мидир, глядя в прочный потолок с массивными балками.

— Вы ссоритесь, как родня, — присев рядом, сочувственно и мягко усмехнулась Лейла.

— А можно проведать того, кто спас меня? — раздался из-за такой же прочной, как балки, двери, оставшейся неплотно прикрытой, девичий голосок.

Мидир скривился: вот уж чего ему сейчас не хватало, так это приставучей девчонки, не просто числящей его красавцем, а, похоже, вознамерившейся перебраться в Грёзу с его помощью. И пусть эта, как её… Тикки заслуживала поощрения за некоторые отдельные жесты и фразы, иметь с ней какие-то дела больше обычного Мидир не хотел.

Лейла оценила его скривившееся лицо, но, отчасти злорадствуя, проговорила:

— Спаситель не может пренебрегать вниманием спасенного! — прищурилась. — Кажется, у вас даже закон какой-то есть? Насчет добровольной платы за спасение?

— Ты издеваешься, да? — Мидир едва сдержался, чтобы не полыхнуть желтыми глазами.

— Нет, мой прекрасный ши, я ревную! Хотя все равно тебя не брошу, — и прокричала уже в ответ девочке. — Заходи, милая, проведать — можно!

Мидир постарался принять свой обычный вид. Лежа на покрывале, это удавалось ему легко, по счастью, он был полностью одет, а бинты прикрывало сюрко — и теперь скрестил лодыжки, переплел перед грудью пальцы, устроив поудобнее ладони, словно в раздумье, принимая непринужденную позу для отдыха.

Словно лежать было его желанием, а не вынужденной необходимостью.

В дверь просунулась гладко причесанная темноволосая голова с вплетенными в косу яркими лентами. Девочка явно старалась прихорошиться для визита, платье, очевидно, слишком богатое для неё, принадлежало раньше Лейле и было ушито по гораздо менее впечатляющей подростковой фигуре. Мидир вежливо кивнул, не стараясь быть более приветливым, чем при знакомстве — этак и правда можно вскружить человеческой девочке голову, что было сейчас ну совершенно ни к чему.

— Доброго дня, великодушный спаситель, — Тикки будто не замечала Лейлу, то ли нервничала, то ли наоборот, успокоилась до состояния несообразности слов и ситуаций. — Я благодарю вас за мое вызволение из темницы и нечеловеческое, — тут глаза её хитро блеснули, — милосердие, снисхождение и сочувствие.

Мидир кивнул, надеясь, что девчонка замолчит и уйдет, хотя где он успел проявить сочувствие или снисхождение, оставалось для него загадкой.

— Я знаю, нашей доброй хозяйке вы тоже когда-то помогли, мы могли бы вместе еще раз выразить свою благодарность, — совсем детские руки помяли подол, кажется, намекая.

Мидир подумал, что некоторые матушки не зря прячут от него своих дочерей на выданье — таких только силой и удержишь. Сами на шею вешаются, а порядочный ши потом виноват. Впрочем, что бы ни думали матушки и их дочери, на совсем юных дев Мидир ни в каком состоянии не бросался.

Особенно если девы мыслили себя матерыми интриганками и жаждали воспользоваться им во всех смыслах, в каких только сумеют.

Мидир, не уследив за лицом, насупился, Лейла, не удержавшись, фыркнула.

— Очень надеюсь, тебе никогда не понадобится такая помощь, Тикки, — отсмеявшись, сказала она.

— У вас были проблемы с браком, и господин Майлгуир вам помог, — самую малость с вызовом ответила настырная девчонка. — Я слышала!

— Я ошиблась в брачном договоре. Мужу показалось мало моего состояния. Он продавал меня. Судья отказался расторгнуть брак, — пожала плечами Лейла. И хоть всеми силами старалась показать, насколько ей это безразлично, взгляд ее потух. Мидир, не вставая, провел ладонью по ее руке. Тикки нахохлилась и протянула в раздумье:

— И… — кажется, прикидывала варианты. — Он заплатил вашему мужу и выкупил вас?

— Нет, — глянула сквозь опущенные ресницы самую малость повеселевшая Лейла.

— Обратился к другому судье?

Мидир закатил глаза: да за кого его тут принимают? Постарался, однако, не светить настроением, чутье подсказывало — если девчонка почует пренебрежение, бросится всеми силами доказывать, что это не так, она разумная и ценная, и так далее, и так далее… Переживать всю эпопею доказательства ему непонятно чего Мидир не собирался.

— Тоже нет! — зато Лейла развеселилась. Выпрямилась, уселась поудобнее, опираясь о задний бортик кровати, прогибая прекрасную спину и подаваясь навстречу девочке.