Одного поля ягоды

Том не знал, что они прячут. Это должно было быть больше, чем просто неблагополучная партия или неудавшийся роман. Существовали и другие вещи, о которых он не знал.

Первой мыслью отца о Томе было узнавание.

Второй был страх.

Почему?

Том решил найти объяснение до конца рождественских каникул.

У него всё равно не было занятий получше.

У Тома не заняло много времени решить, что компания слуг была предпочтительнее членов его семьи.

Горничные раздражали, но родственники ещё больше. Дедушка и бабушка, как они попросили его называть их, — хотя в своей голове он называл их «чванливым Томасом» и «Мэри-в-бочке-затычкой», — не соблюдали формальностей, как слуги, которые не позволяли себе выходить за рамки вежливости. Они понимали правило «говорите, когда с вами разговаривают», и поэтому они были полезнее для Тома, ведь он мог задавать вопросы, а не наоборот.

Мэри Риддл, в свою очередь, была противоположностью: она пользовалась своей фамильярностью и возрастом как поводом подвергнуть его перекрёстному допросу, отшучиваясь от его холодной сдержанности и ласково хлопая его по руке, чтобы любезно предложить побаловать свою любящую бабулю, которой недолго осталось… А это означало, что он должен проводить с ней как можно больше времени, столько, сколько вообще было возможно. У Тома не было опыта общения с бабушками, но, судя по жалобам своих соседей по спальне, когда они возвращались со школьных каникул, было вполне обычным делать из вины инструмент, который старые ведьмы превращали в оружие против своих внуков. Том был встревожен, обнаружив, что это умели использовать не только ведьмы, но это было универсальным для всех женщин.

(По крайней мере, Мэри Риддл хватало достоинства, чтобы не щипать его за щёки и не взъерошивать его волосы при любом удобном случае.)

Так что Том выбрал слуг. Это было меньшим из двух зол.

Слуги оказались действительно полезными: они знали расписания и привычки Риддлов, и когда Том выучил их сам, ему стало проще избегать своих бабушку и дедушку.

Мистер Риддл, например, проводил бoльшую часть времени в кабинете, посылая запросы управляющему имением, мужчине, который жил в Грейт-Хэнглтоне и торговался по договорам аренды с местными фермерами и частными предпринимателями. Остальными из его частых контактов были его управляющий денежными средствами, распорядитель, семейный поверенный и разные видные деятели прихода, которые ходатайствовали о поручительстве Риддлов в детском хоре или о новом указании из-за протекающей крыши ратуши. По вечерам мистер Риддл запирался в своей мастерской, где он собирал, красил и оснащал модели кораблей — самый унылый способ провести время, о котором Том когда-либо слышал.

Миссис Риддл проводила утро за проверкой своей корреспонденции по телефону и почте, а днём Фрэнк Брайс возил её к викарию или на чай с другими леди местного значения, которые, несомненно, заслужили своё положение в обществе, выйдя замуж за богатого и значимого человека. Её хобби было «садоводство», точнее, благовоспитанная форма садоводства, которая проходила в оранжереях Усадьбы Риддлов и включала в себя скорее обрезку цветов и цветочные композиции в изящных вазах, чем копание в обычной грязи.

Том Риддл, ну, тот, другой Том Риддл — думать о нём в таком ключе в качестве альтернативы названию «отец» однажды даст Тому аневризму — ездил на конные прогулки в хорошую погоду или водил свою лошадь по двору, когда было пасмурно. У него была гончая собака, коллекция ружей, и ему нравились типичные загородные мужские развлечения. Это означало, что он был профессиональным бездельником или, другими словами, полнейшим мотом. По вечерам, когда Томас и Мэри шли пообедать в ресторан или посмотреть представление в Грейт-Хэнглтоне, Том Риддл (старший — нехватка оригинальности в крещении детей у Риддлов становилась поистине утомительной) совершал набег на погреб или бар своего отца, пробирался в свои покои и купался в алкоголе до утра.

(Работяги вроде миссис Коул злоупотребляли дешёвым джином, от которого смердело растворителем краски, и это расценивалось пороком у нравственников южного Лондона. Но по какой-то причине для таких, как мистер Том Риддл, считалось приемлемым мариноваться в выдержанном вине и импортном коньяке. Это различие исходило от тех же людей, кто смотрел на них с Гермионой и делали собственные выводы. Том не понимал этого. Для него это было одинаково презренным поведением двух одинаково презренных людей: один бесполезный магл ничем не отличался от любого другого.)

Всё это он узнал от старшей горничной, мисс Фрэнсис Кроу, которая являлась неразумной сплетницей вдобавок к остальным своим неприятным качествам, одним из которых было то, как она бесстыдно пялилась: если бы глазные яблоки были руками, Том почувствовал бы себя крайне изнасилованным. Через несколько дней он научился препятствовать её вниманию: когда она приносила ему постиранные вещи, он спрашивал её, какое сочетание рубашки и брюк больше всего понравится Гермионе, пока он складывал их в своё бюро. Горничная краснела и заикалась, но это остановило её попытки пригласить его вниз, если ему вдруг захочется «перекусить ночью».

Это привело Тома к выводу, что когда он унаследует Усадьбу Риддлов, мисс Кроу уйдёт первой, и её опыт ей не поможет. Её опыт всё равно был слишком большим — она была лет на десять старше него: почему она думает, что он вообще посмотрит на неё, а уж тем более сочтёт подходящей партнёршей для той вульгарной деятельности, к которой она, казалось, так стремилась?

Бекки Мюррей может остаться, а с ней кухарка, миссис Уиллроу, чьи яйца вкрутую никогда не были слишком крутыми, отчего оболочка желтка становилась бы зелёной, — что Том всегда ненавидел в еде в сиротском приюте Вула, где пища также включала в себя водянистую кашу, полную комков подгоревшей коричневой корки, отошедшей от дна кастрюли. Эти рождественские каникулы в некоторой степени оправдали себя благодаря качеству еды, которая не уступала той, что подавали в Хогвартсе, даже несмотря на то, что остальная часть Усадьбы Риддлов намного уступала покоям Слизерина.

После отличного обеда с томлёным в бренди голубем с картофелем в сливках с чесноком — рецепт, достойный публикации в «Вестнике ведьмы», — Том продолжил свои «расследования». Это был более похвальный способ описать, как он бродил по дому, пытаясь узнать интимные подробности жизни жильцов.

Сначала он выучил распорядок дня каждого, затем он составил план дома, и ему было проще, когда он узнал, что архитектор был ярым классицистом, который обожал идеальную симметрию, располагая входную дверь и крыльцо в центре с двумя идентичными крыльями, огибавшими стороны и заднюю часть. В каждом крыле была одинаковая планировка коридора, а снаружи Том посчитал окна, трубы и вимперги. Он не удивился, что цифры совпадали.

Спальни семьи Риддл располагались в южном крыле.

Коридор был украшен мрачными картинами лошадей с блестящими шкурами и торчащими ушами. На табличках золочёных рам были выгравированы годы жизни и смерти каждой лошади, а под ними — её имена и награды. (Если бы Тома спросили, он бы назвал эти имена высокопарными до беспардонности: «Принц Селим», «Дездемона», «Коронация», «Киприот», «Доминация» — серьёзно? Однако наедине с собой он мог восхититься их уникальностью: если бы ему предоставили выбор, как назвать своего питомца, он бы подобрал что-нибудь в том же духе, вместо обыденного выбора Гермионы — «Арахис».) На ковре в коридоре, в отличие от северного крыла, оставались следы использования и постоянного движения, ворс был утрамбован и выцвел возле двух дверей: одной двойной двери в конце коридора и второй одинарной посреди. Том догадался, что первая принадлежала хозяйской спальне бабушки и дедушки, а вторая — обычному жилому блоку, похожему на его собственный, его отца.

Двери, к его разочарованию, были заперты. Ручки оставались на месте в его руках, отказываясь повернуться, когда он их подёргал.

Оглянувшись по обе стороны коридора, Том прижал ладонь к дверному замку, сосредоточенно сдвинув брови.

Он не тренировался в магии таким образом уже много лет. Когда он получил свою палочку на следующий день после доставки письма Дамблдором, он использовал её везде, где мог, и носил с собой повсюду. Сейчас она лежала в кармане его брюк, и заострённый кончик прятался под краем его джемпера. Даже если ему было запрещено ею пользоваться на основании Указа о разумном ограничении волшебства несовершеннолетних, было странно не иметь её под рукой на всякий случай. В то время как его соседи по спальне оставляли свои палочки на прикроватных тумбочках или в карманах вчерашних мантий — что иногда означало копание в куче грязного белья утром перед уроками, — Том спал со своей палочкой рядом с подушкой.