Отрада

Не в силах лежать, Храбр поднялся с лавки, натянул портки да рубаху да принялся измерять шагами горницу.

Дурень, ой, дурень!

Все, все перед глазами было. Руку протяни – и воедино свяжешь. Ну, как такое проглядел? Чем мыслил?!

Он зарылся ладонями в распущенные светлые волосы, доходившие до плеч, и взъерошил их на затылке. С кем бы ему перемолвиться? У кого испросить совета?

Приедет по осени воевода – все ему, как на духу, расскажет. Но до той поры не может он сидеть на месте и ждать. По всему видать, что рассудок Избора затуманила алчность и жадность. Коли на Твердяту руку поднял.

А отца, выходит, тоже он? Вместе со старостой сговорился?..

Что еще сотворит? Не найдет ничего в избе, и тогда? Отраду зашибет?..

Горло перехватило при одном лишь упоминании строптивой девки. Храбр залпом выпил пару ковшей воды, смочив горло, но дышать легче не стало.

Вот же засела заноза на сердце, зеленоокая!

Прежде, чем уйти в кузню, Храбр открыл сундук, в который не заглядывал уже очень давно, и вытащил из него яркую ленту, ничуть не потускневшую от времени, потому как долгие весны никто не выносил ее на белый свет.

Эту ленту вплела в косу его мать, когда отец посватался к ней.

***

На следующее утро Отрада пришла на поле убитая. Наступила пора рвать лён, а жесткие стебли валились у нее из рук, и ничего она с этим не могла поделать. Даже Стояна, почувствовав что-то, не донимала ее с расспросами да разговорами, не насмешничала. Лишь косилась на нее все время до полудня, когда рядок за редком девки и бабы двигались по огромному, засеянному льном полю.

Лицо у нее от слез опухло: ночью наревелась вслать над незавидной своей судьбой. И головой – дурной да горячей. Накануне вечером, как воротилась она в избу, Верея ей почти ничего не сказала.

Лишь вздохнула горько.

— Эх, девонька, как бы ни натворил он чего, — вот и все, что услыхала она от знахарки, пока не улеглись по лавкам спать.

За нечаянно вырвавшееся, выстраданное признание Отрада себя корила.

Глупая, глупая девка. Он же ушел! И был прав. Затаил на сердце обиду, и тоже по делу. Она ему лгала, еще младшего братишку подговорила. Вестимо, вскипело ретивое, гордое сердце. Обмана от нее выдержать он не мог. И простить тоже. Потому и ушел из избы, потому и слушать ее не стал.

А она за ним побежала. И слова такие произнесла... Пусть нечаянно, пусть из-за страха, что он навсегда от нее отвернется, и больше никогда она не сможет с ним заговорить. Но лучше бы ей промолчать.

Когда сели отдохнуть да перекусить, Стояна осторожно опустилась на примятое сено рядом с Отрадой. Та разглядывала свои покрасневшие, натруженные руки и даже не глядела в сторону узелка, который захватила с собой по утру.

Его для нее оставила знахарка. А сама вновь ушла куда-то еще до зари.

— Что приключилось, Радушка? — Стояна чуть толкнула ее локтем в плечо и извернулась, чтобы заглянуть в глаза.

Рядом с ними веселым ручейком лилась девичья беседа. Кто-то смеялся, кто-то с жаром о чем-то рассказывал, кто-то лишь качал изумленно головой, внимательно слушая.

Отрада же молчала. Она повела плечами и мотнула головой. Мол, ничего не приключилось. Но Стишу это не остановило.

— Что, с кузнецом своим никак рассорилась? — понимающе спросила она.

Отчего же еще у девки глаза с самого утра могут быть заплаканные да припухшие? Отчего еще станет она всю ночь реветь?

— Никакой он не мой, Стиша, — вздохнув, Отрада потянулась к узелку.

Достала из него каравай хлеба и надкусила, не почувствовав вкуса. А ведь она сама ставила это тесто, сама месила. И никогда прежде печево не казалось ей столь пресным.

— Милые бранятся только тешатся, — хохотнула Стояна, но быстро осеклась, заметив кислое лицо подруги. — Ну, что ты куксишься? Так всю красоту свою растеряешь! Негоже из-за парня девке слезы лить.

— Я и не лью, — сердито ответила Отрада, надувшись, что малое дитя.

Стояна фыркнула и закатила глаза. Мол, вижу-вижу, как ты не льешь.

— Все наладится еще. Что ты, будто Храбра не знаешь? Не зря же про него в общине говорят, что скор на руку да горяч. Позлится да отойдет.

— Мыслишь? — дрогнувшим голосом спросила Отрада.

— Да, — Стояна тряхнула пушистой косой. — А коли нет, так мы тебе нового сыщем!

— Ой, да ну тебя! — подруга отмахнулась от нее и вновь пригорюнилась.

— Вот увидишь, на Осенины поженитесь! — Стиша довольно подбоченилась, когда на губах Отрады появилась робкая улыбка.

На одно мгновение стало ей уже не так горестно, как утром. Впрочем, мысли эти она побыстрее от себя прогнала. Уверенность Стояны в том, что все разрешится добром, ей не передалась.

Она-то Храбра всяко получше знала. И что сама натворила – тоже.

Весь долгий летний день гнули они спину на поле, дергая и дергая лён. Нынче собрались одни бабы да девки: лён мужских рук не любил.

Под вечер потянулись в общину, затянув жалостливую, длинную песню, из-за которой глаза у Отрады снова были на мокром месте. Лучше бы что-нибудь веселое напели, а не про несчастную девку, которую бросил жених.

Она шла и думала, что не все еще рассказала Храбру. Что увидала тогда во дворе батюшкиной избы: раскопанную, разбросанную землю. Верно, было это важно, не напрасно же Твердяте досталось лишь за то, что он случайно подглядел за вуем Избором. Но как нынче она расскажет?.. Не станет же с ним встречи искать.

Храбр нашел ее сам. Поджидал на краю общины, с ближней к лесу стороне. Отрада попрощалась со Стояной и побрела в избу знахарки, когда увидела на пыльной земле длинную тень в лучах закатного солнца.

Подняла взгляд и наткнулась на кузнеца. Храбр не улыбался и смотрел ей прямо в глаза.

И протягивал ей ленту, что держал в руке.

_____________________________________________________

Фух, надеюсь, со следующих глав вернусь в привычный графив выкладки 1 через 1. Очень хлопытными выдались последние недели.

PS лучшая ваша награда для атвора - лайки и комментарии.

42.

Отрада замерла на полушаге и остановилась. Налетевший ветер подхватил ее поневу, потянул в сторону длинную косу, заставил широкую рубаху на считанное мгновение облепить ее тонкий, гордый стан.