Паладин

Лирэй был одним из тех, кто пошел в Ронхель по собственной инициативе. Репутация Ронхеля была безупречной, паладины, воспитанные в этом монастыре, не знали себе равных в стойкости, отваге и решительности. Непоколебимые, непобедимые… Лирэй хотел этой славы. И как же жестоко его мечты разбились о тот ужас, с которым он столкнулся в стенах этого легендарного монастыря, он был не готов платить такую цену.

– Я знаю, ты очень хочешь привести меня к покаянию, – сказал Лирэй. – Но я не хочу никакого покаяния. Мне оно не поможет, понимаешь? Не хочу я прощения Сельи, и ее извинения мне даром не сдались. Это не вернет мне потраченных в пустую лет.

– Подумай о тех годах, которые еще впереди, – предложил Крэйвел.

Повисло молчание. Лирэй понимал, что имел в виду Крэйвел. Перестать цепляться за прошлое, сделать шаг в будущее. Казалось бы, это правильно, это ведь совсем не трудно. Но Лирэй представлял себе, что вот он явится с повинной, его примут обратно в орден паладинов. И он навсегда останется среди них вторым сортом. Тем, кто уже предал однажды. На него опять будут смотреть с презрением и недоверием, с ним никто не захочет иметь дела. Лирэй не питал иллюзий о том, что Крэйвел останется его компаньоном, не говоря уже о Фелисии, которая пускала слюни при виде этого сказочного рыцаря, а вот Лирэя ненавидела.

Пока он оставался ренегатом, у него хотя бы была репутация некого древнего зла. Пусть репутацию ренегатам сделали совсем другие личности, Лирэй мог присосаться к этой ней. Пока он оставался клятвопреступником, с ним хоть как-то да считались, это было хоть что-то похожее на уважение.

Поняв, что Лирэй все еще упрямится, Крэйвел поднялся из-за стола и пошел к выходу. Он заметил старательно сдерживаемое, но все же едва заметное расстройство собеседника. Но не торопился утешать его. Заветного «я еще навещу тебя» Лирэй в этот раз не услышал. Это встревожило ренегата.

– Куда пойдешь теперь? – спросил он, стараясь не выдавать своего беспокойства.

Крэйвел не стал врать по поводу своих дальнейших планов и сказал честно:

– Буду собирать поход за головами братьев. Эти двое зашли слишком далеко.

Речь была, конечно, не только об убитом Тарихе, но и о последней выходке ренегатов с кражей божественных кристаллов прямо из храмов. Солигоста и Фринроста больше нельзя было игнорировать. С каждым годом они становились все более и более опасными врагами королевства. Вингрис уже намекнул им, что от них необходимо избавиться, пока они еще слабы. Откладывать эту казнь было опасно.

Крэйвел видел, что Лирэю очень хочется спросить про Фелисию, но все же он не решился этого сделать. Крэйвел был этому рад, потому что у него не было для Лирэя ответов. Он не знал, что будет делать волшебница дальше, паладин, откровенно говоря, сомневался, что девушка захочет новых неприятностей. Тяготы и риски, встреченные в походе, выходили далеко за рамки привычных для нее трудностей.

Однако, к удивлению Крэйвела, когда он вернулся в Акреф, Фелисия поджидала его в Храме Справедливости. И она задала ему тот же вопрос – что он собрался делать дальше? И получила все такой же честный ответ.

Ожидание подразумевало, что у них будет некоторое время, которое они смогут провести в компании друг друга. Фелисия решила, что сейчас подходящий момент, чтобы обсудить свои чувства. Начать она решила с подарка. Девушка протянула Крэйвелу новый браслет. Он был более лаконичным и лучше подходил к латному доспеху. А главное Фелисия наделила его другим ароматом. Более ярким и броским.

Оказалось, что в Акрефе довольно мало иллюзионистов, так что таланты Фелисии местным ремесленникам пришлись по душе, она неплохо обогатилась, зачаровывая разные предметы, наделяя их ароматами. В крупных городах такие безделушки были обыденностью, а здесь оказались в новинку.

Волшебница поблагодарила паладина за подброшенную идею. Крэйвел засмеялся.

– Лирэя благодари, – сказал он. – Если бы не он, мы бы с тобой никогда не встретились.

Крэйвел понимал, к чему идет этот разговор, и ему было неловко, учитывая то, что он увидел в темнице Катакомб Вингриса. Ему было досадно, что отношения между Фелисией и Лирэем сложились так неудачно. Волшебница могла терпеть Лирэя, но не более, он ей не нравился, и она все еще злилась на него за плен, хоть он и был очень мягким. А жаль, Лирэю она действительно нужна. В то время как Крэйвел при всем желании не мог дать Фелисии того, что она хотела. И дело было вовсе не личных предпочтениях Крэйвела.

– Да, эта встреча стала для меня… очень важной, – ответил девушка, она заметила досаду на лице паладина, и это ввело ее в замешательство. – Прости, я… слишком навязчива? – предположила она.

– Нет, – Крэйвел помотал головой, – пожалуйста, продолжай.

Фелисия ощутила холод, исходящий от него. «Ни шанса», – пронеслись в голове воспоминания об обидных словах, сказанных некогда Лирэем.

– Позволь мне избавить тебя от лишней патетики. Мы с тобой оба взрослые люди, кое-кто из нас даже слишком, – заговорила девушка, эти слова заставили Крэйвела улыбнуться. – Буду краткой. Я думаю, ты заметил, что сердце мое неспокойно рядом с тобой. Я влюбилась в тебя. Но похоже, этой любви суждено остаться без ответа. Почему?

Крэйвел вздохнул в ответ и развел руками, он не знал, как объяснить.

– Я разучился, – сказал он, пытаясь правильно подобрать слова, хотя и не был уверен, что ему это хорошо удается.

– Что ты имеешь в виду? – не поняла девушка.

– В Ронхеле так и осталась часть меня. Более человечная моя часть. Может быть, та моя часть, которая была эгоистичной, жадной и злой, но там же осталась и страсть.

– Ты имеешь в виду… того человека? – осторожно спросила Фелисия, боясь потревожить старые раны Крэйвела, но тот ответил непониманием. – Лирэй рассказал мне кое-что о том призраке, который тебе мерещится, – пояснила волшебница.

– Хмм, что именно? – решил уточнить Крэйвел, предполагая, что обидчивый засранец мог наговорить что угодно.

– Он намекнул мне, что вы были любовниками.

Крэйвел усмехнулся.

– Нет, это просто сплетни, – ответил он без смущения, он знал, что в монастыре по поводу их близких отношений шептались многие.

Романы между послушниками не были редкостью, но наставники старались пресекать эти низменные поползновения, правда, преуспел в этом только настоятель Ронхеля, хоть и чудовищной ценой.

Когда роды клятвы только заключили свои договоры с Сельей, когда возвели первые монастыри для воспитания первых поколений паладинов, правила в них оказались столь строги, что молодые люди калечили или даже убивали себя, лишь бы не оказаться в плену этих заведений. Родовая клятва обязывала семью отдавать в монастырь хотя бы по одному ребенку от каждого поколения, мнение самого ребенка при этом не учитывалось.

Тренировки были суровыми, а лишения – нечеловеческими. Паладин должен был быть слугой Селиреста, слугой Сельи, слугой справедливости и добра. Его собственные нужды задвигались настолько далеко, что паладин превращался практически в голема. Это был идеал, в своем стремлении к которому, церковники значительно переборщили. Наравне с запретом на чревоугодие, выпивку, праздность, табу накладывалось и на любые проявления страсти, разрешены были только платонические проявления любви. Паладины буквально давали обет воздержания во время последней клятвы и получали проклятье Сельи в случае его нарушения.