Пассажиры империала

Ещё больше мадемуазель ненавидела Дору, которую все называли «мадам». Нечего сказать, хороша мадам. Ах-ах-ах! Повезло ей, вот и всё! А другим не было в жизни удачи. Да что там «удача»!.. Просто некоторые особы ни перед чем не останавливаются… И мадемуазель поднимала указательный лопатообразный перст перед своим толстым и чересчур коротким носом, оказавшимся одной из причин её собственной неудачи. И указательный перст покачивался столь выразительно, что, казалось, каждое его качание точнейшим образом указывало на тот или иной неблаговидный поступок, перед которым Дора Тавернье наверняка не останавливалась. А как вы думаете? Раз у неё никакой деликатности нет, так что её, нахалку, удержит?

В своей швейцарской, или, — если вы предпочитаете, если вас это не смущает, если вам это безразлично, — скажем, в своей конторе, потому что мадемуазель, может быть, и помощница хозяйки, но уж, во всяком случае, не швейцар, — надо различать; итак, в своей конторе мадемуазель весь день читала романы, но сразу поднимала голову, когда кто-нибудь заглядывал в дверь и немедленно спрашивала: «Что желаете?» — проглатывая первое «е», как субретки в «Комеди франсез».

Иной раз клиент колебался, а тогда она вставала и отворяла ему дверь в ярко освещённую, уютную переднюю, так мило обставленную в стиле Людовика XVI, всю голубую с жёлтым, недавно заново отделанную. В особенности мадемуазель спешила отворить дверь, если шёл дождь. Право, у неё просто сердце разрывалось на части, когда она видела, что господа клиенты мокнут под дождём, молодые, старые — безразлично, она жалела всех одинаково.

Впустив гостя, мадемуазель хлопала в ладоши: «А ну-ка, барышни, живей!» Через красную гостиную проносился быстрый топот, слышался громкий смех. Барышни влетали на всех парусах, вытянув шею, словно любопытные птицы.

— Ах, какой душончик! — неизменно восклицала Сюзанна, до того дня, пока эта язва, Эрмина, перехватив у Сюзанны её слова, не стала выкрикивать их первой. На обязанности мадемуазель лежало также постучать в дверь, если гость чересчур замешкается: «Мадо!..» — «Да! Вам что, мадемуазель?» — «Поскорее, вас ждут…» Ведь некоторые уж так копаются! Что они воображают? Дома они, что ли? Конечно, нельзя требовать, чтобы все были хорошо воспитаны или хотя бы обладали тактом.

Мадемуазель, однако, вовсе не питала ненависти к клиентам. В сущности, для неё «гость» был венцом творенья. Среди гостей даже попадались весьма щедрые люди. Другие иной раз просто стеснялись. Разумеется, попадались и жмоты. Без этого не бывает. А в общем, клиенты были куда выше девок, к которым они приходили! Зачастую можно было только диву даваться, положительно диву даваться!.. Впрочем, это не мешало мадемуазель при выходе клиента просюсюкать самым своим сладким голоском: «Надеюсь, мосье, вы остались довольны?» — проглотив первое «о», опять как субретка в «Комеди франсез». Что поделаешь, коммерция — это коммерция.

От чтения романов у мадемуазель всё перемешалось в голове, и клиент, поднявшийся в переднюю, казался ей героем произведения, которое она в этот час проглатывала. А если приходил какой-нибудь солидный осанистый господин с портфелем под мышкой, — кто знает, может быть член судебной палаты или товарищ прокурора, — она откладывала в сторону томик Бурже или Фелисьена Шансора и, случалось, сама измышляла небольшой роман. Перед её глазами была картина светского общества. Роскошные апартаменты. Опьяняющие красавицы. Банкиры, которые мгновенно могут бросить на чашу весов… Ну, уж не знаю, сколько они могут бросить… И блестящие приёмы, от пяти до семи. Ах, эти файв-о-клоки. Эти файв-о-клоки! Какие там слышались разговоры! Остроумные, значительные… иногда чуточку скабрёзные, но только чуточку… как раз в меру… Холёные усы щекочут гибкую шейку очаровательной хозяйки дома. «Вы придёте… Придёте…» — «Ах, майор, майор! Вы сводите меня с ума, положительно сводите с ума!»

Мадемуазель отмечала в записной книжечке (премия из магазина «Гань-Пти») число посетителей у барышень. Она звонила горничной Фелиси, как только слышала, что вверху отворилась дверь. Слух у мадемуазель был очень тонкий. Фелиси заменяла её в конторе, когда сама мадемуазель заменяла хозяйку за стойкой в баре. Госпожа Тавернье иногда отлучалась — то готовила лакомые блюда для Жюля, то ходила за покупками. В баре читать романы не было никакой возможности. Мадемуазель терпеть не могла работать в баре.

А как её раздражали барышни! Они были, конечно, вульгарны. Это естественно. Нельзя же требовать, чтобы они держали себя, как принцессы. Но всё же! Что за жесты, что за выражения! Мужчин это забавляет. Может быть, именно поэтому мне и не повезло, — ведь я не могла никогда, никогда не могла… Любопытно, однако, почему это нравится мужчинам. Вообще, разве не тайна, что именно привлекает мужчин в женской натуре? Да, поди там, разберись… Вот именно. Правда, эти девицы далеко не заглядывают! Если бы Евгения Монтихо вела себя так с принцем, она никогда бы не стала императрицей. И, разумеется, эти девки никогда бы в таком месте не очутились, будь у них хоть на пятак, — нет, какое там на пятак! — будь у них хоть на грош честолюбия!

На подобные замечания, которые Сюзанна и Андре, бесстыжие нахалки, нарочно старались вызвать, Эрмина отвечала мерзкой пантомимой, проникнутой необычайным цинизмом. Из всех обитательниц дома на Эрмину был самый большой спрос. Она могла себе позволить любые дерзости.

Тогда мадемуазель бросала на девиц косой взгляд и, передёрнув плечами, уходила прочь, покачивая в знак презрения своим плоским задом. «Вам только в борделе и быть!» — ворчала она, проходя через красную гостиную, и спускалась в свою каморку, где её ждало продолжение романа молодой супруги фабриканта, участь которой была бы ужасна, если бы кто-нибудь лишь заподозрил, что она могла под густой вуалеткой с мушками тёмным осенним вечером… Ах, эти пармские фиалки и страстные объятия в холостяцкой квартире, в которой так хорошо пахло дорогим табаком.

XII

В «Ласточках» всё пошло вверх дном. К Люлю приехал друг сердца Фредерик, свалился будто снег на голову, а ведь уж как она о нём тосковала, сколько говорила о своём Рике. Он не был у неё полгода. Паула, недавно поступившая в дом, сгорала от любопытства. Люлю плакала. Полгода носа не показывал. Оказывается, сначала он (довольно долго) разъезжал по провинциальным городам, где у него были дела. А затем — повторная военная подготовка. Эрмина, зловредное созданье, как всегда, съязвила: «Военная подготовка? — спросила она, пожимая плечами. — Этак, пожалуй, и я могу сказать: „Ах у меня повторная подготовка!“» Но Сюзанне и Мадо он очень понравился: представительный мужчина, плечи широкие, вообще сложение прекрасное; походка, правда, развинченная, но ноги длинные. В общем, красавец брюнет. «Да они его по статям разобрали, как лошадь!» — возмущалась мадемуазель. Однако она и сама высказала своё мнение: лучше всего у него глаза. Да, глаза хороши. Бархатные! Жаль, что он пожертвовал усами: по теперешней моде все мужчины ходят с бритыми физиономиями. А кроме того, волосы подстрижены ёжиком, — ужасно дурной тон. Но тут все барышни оказались единодушны: наоборот, это хорошо, это чудненько! А с усами у мужчин дурацкий вид. Андре ничего не сказала. У этой толстухи нет сердца. Мужчины её не интересуют.

Хозяйка взяла её под защиту. Андре — серьёзная девица. Единственно серьёзная из шести. Что это они так увлеклись сердечным другом Люлю? Пусть лучше добросовестно отнесутся к своим обязанностям, чтобы клиенты остались довольны. Администрация «Ласточек» всегда делала всё, что полагается, когда девицу навещал её друг: проявляла в таких случаях не только деликатность, но даже щедрость. В распоряжение голубков предоставляли целую ночь. Так-то. Но нельзя же, чтобы из-за этого страдало дело. Дело — это дело. Дело на первом месте. Прежде всего заработай себе на пропитание.

У мадемуазель была на этот счёт своя точка зрения. Но она поостереглась её высказать. Она лично полагала, что люди делятся на две категории: вьючные животные, как вот эти девки, словом, обыкновенные твари, — такие должны работать за ту охапку сена, которую им бросают в кормушку, а вторая категория — избранные создания, которым должно всё даваться в жизни, всё решительно. За изысканность их чувств. За утончённость. О, разумеется, в «Ласточках» таких нет. Мадемуазель презрительно фыркнула и погрузилась в свою книжку, произведение исключительно интересное — новинка, взятая в библиотеке, в которую она недавно записалась.