Пассажиры империала

И тут Паскаль делает ужасное открытие — он смутно угадывает в себе склонность к переменам, которая будет владеть им всю жизнь. Он чувствует, что с Ивонной у него будет то же, что и с Сюзанной, позднее будет и с другими… Он медлит. Он хорошо видит, что Ивонна умирает от желания поцеловать его. Она крепко обхватывает его обеими руками. У неё уже развивается грудь.

— Любимый мой! — шепчет она. — Как долго я тебя ждала, как долго!..

Они без конца обнимаются на сене, и Паскаль вспоминает о Сюзанне… Она ждёт их в беседке, и как же она, наверное, злится!

А ведь ни Ивонна, ни Сюзанна так и не узнают никогда, что он им обеим одинаково изменяет. Как он будет играть ими! Ужасно приятно чувствовать, что сила на его стороне, — ведь он мужчина. Ивонна ему нравится больше, потому что в ней новизна. А она всё лепечет:

— Миленький мой Паскаль! Какое мне дело, что ты на год моложе меня? Пускай Сюзанна думает о таких пустяках. Послушай, никто меня не любит… Вот поэтому я и строю из себя клоуна, для смеха.

И она скорчила такую безобразную рожу, что Паскаль похолодел, потом продолжала:

— Но я знаю, ты не любишь, когда я кривляюсь, я знаю. Ты ничего не сказал, но всё равно… тебе больше нравится, когда я как взрослая девушка… Я это поняла по твоим глазам… А Сюзанна? Что ты думаешь о Сюзанне?

Щекотливый вопрос. Девочкам всегда приходится лгать. Но нельзя же всё-таки поступить по-хамски… И чего, спрашивается, Ивонна ждёт от него? Какого ответа?

— Не знаю, право… А почему я должен думать о Сюзанне?

Лицемер! Зато Ивонна успокоилась и говорит:

— Не люблю Сюзанну!.. Она сама сумасшедшая, а вовсе не я… Я только изображаю сумасшедшую, а она в самом деле сумасшедшая. — И тут Ивонна быстро замотала головой.

— Неужели? — недоверчиво протянул Паскаль. Ивонна убеждённо сказала:

— Она гадкая, ужасная! На всё способна…

Настало долгое молчание, а потом Паскаль узнал, что по утрам на пианино играет Ивонна, а вовсе не Сюзанна. Да… да. Она играет Шопена. Паскаль был поражён. Он попробовал доставить Ивонне удовольствие теми самыми ласками, которым его научила Сюзанна, Ивонна вдруг расплакалась. Он поднялся сконфуженный. Но тут же Ивонна вскочила, совершенно спокойная, и встала рядом с ним.

— Пойдём отсюда. На этот раз хватит… А то она догадается и что-нибудь подумает. После обеда будем играть в прятки…

Во дворе они наткнулись на мать Паскаля и на господина де Сентвиля… Старик заговорил с ними. Паскаль, краснея, отвечал, и вдруг послышался бешеный конский топот и стук колёс. Крошечный белый лев Ганимед с пронзительным лаем стрелой помчался к воротам. Полетта испуганно вскрикнула, и тогда дети обернулись.

Волоча за собой шарабан, во двор влетел «Жокей», весь в мыле, роняя на грудь пену. Вожжи натягивал Пьер Меркадье; костюм его измят, один рукав разорван, рядом с Пьером сидела Бланш Пейерон в белом платье, в сбившейся на бок шляпке, бледная как смерть. Когда Пьер спрыгнул и поставил её на землю, она чуть было не упала и уцепилась за его руку. Полетта и господин де Сентвиль, глубоко изумлённые, подошли к ним. И вдруг Бланш Пейерон, всё ещё прижимаясь к Пьеру, всё ещё вздрагивая от ужаса, крикнула Полетте, с которой до сих не перемолвилась ни словом:

— Ах, мадам! Ваш муж… Если б не он, я бы уже была мертва… Он настоящий герой! Какая же вы верно, счастливая…

Вдруг у неё закатились глаза, и, пошатнувшись, она упала на землю.

Все засуетились. Меркадье бросил лошадь, которую взял было под уздцы, чтобы отвести в конюшню, и поднял госпожу Пейерон, лежавшую в обмороке.

— Скорее нюхательной соли! — скомандовал господин де Сентвиль, а Полетта крикнула:

— Мадам! Мадам! Очнитесь!

Но Пьер победоносно прошествовал со своей ношей к крыльцу. В полутёмной гостиной все треволнения улеглись. Госпожа Пейерон пришла в себя и сказала Полетте:

— Боже! Что вы обо мне подумаете? Я так глупо хлопнулась в обморок.

Затем всё объяснилось. Оказалось, Пьер возвращался пешком из деревни, и навстречу ему попался автомобиль, в котором ехал домой из Сентвиля доктор Моро, а за автомобилем мчался Жокей, непривыкший к этим дьявольским машинам, — он взвивался на дыбы, скакал как бешеный, метался с одной стороны дороги на другую, дёргая за собой крайне неустойчивый, лёгкий экипаж, который лошади ничего не стоит опрокинуть; а в шарабане сидела и кричала женщина в белом, выпустив из рук вожжи и не смея выпрыгнуть на дорогу. Тогда…

— Ах, если бы вы видели, мадам, как ваш супруг бросился лошади наперерез… Знаете, я так за него испугалась… больше чем за себя, право!.. Ведь я же видела, что лошадь вот-вот ударит его о дерево. Вот в чём была опасность… Лошадь мчала нас прямо на дерево… И его немного задело, разорвало рукав… Вот так всё вышло…

Пьер Меркадье протестовал, скромничал: ничего особенного он не совершил, всякий на его месте сделал бы то же самое.

— Да, да… — подхватила Бланш. — Только надо, чтоб у всякого была такая же сила, как у вас, и такие же широкие плечи…

Паскаль с гордостью смотрел на своего отца. Правда, у папы широкие плечи.

XXIV

— Приятная весточка, Полетта… Приезжает твоя мама…

И господин де Сентвиль, сообщив новость, помахал письмом. Все вместе, и хозяева и дачники, сидели за столом под деревьями боковой аллейки, завтракали в знойный полуденный час. Розина и Марта озабоченно сновали от кухни к столу. В благодарность за спасение своей жены господин Пейерон, приехавший из Лиона на воскресенье, пригласил графа и всё семейство Меркадье пожаловать к нему на завтрак. Теперь уж Бланш Пейерон не позволяли одной ездить на лошади, раз в окрестностях появился автомобиль. Детей посадили на конце стола, — ближнем к замку, в их компании слышалось звяканье тарелок и приглушённый смех. Во главе стола восседал граф, по правую руку от него — госпожа Пейерон, по левую — племянница. Пьер Меркадье и Пейерон сидели напротив них, Такое размещение не очень соответствовало правилам. Но что там правила: зато кнели Марта приготовила великолепные! Самый большой привередник и то не придерётся.

«Странная у людей привычка, — думал Пьер Меркадье, — сообщая какую-нибудь новость, прочитанную в письме, они обязательно им помахивают, словно предъявляют оправдательный документ, хотя проверить его нельзя, никто ведь не попросит разрешения самому прочесть послание, а это может быть просто-напросто счёт из мясной лавки». Госпожа Пейерон нагнулась за спиной господина де Сентвиля и сказала Полетте:

— Ах вот как! Ваша матушка приезжает?

Она сказала это таким тоном, словно поздравляла Полетту с радостным событием, или считала необычайно лестным и счастливым для Полетты обстоятельством, что у неё есть мать, да ещё такая мать, которая может разъезжать по гостям.

Впрочем, госпожа д’Амберьо должна была приехать не раньше четверга или пятницы. Пьер Меркадье вздохнул с облегчением: впереди ещё несколько приятных дней. Он, конечно, ни за что на свете не выразил бы неудовольствия по поводу приезда тёщи. Он знал, как дядюшка Паскаль любит свою сестру. Конечно, из-за Полетты он не стал бы сдерживать себя. Впрочем, пусть себе Поллета возится со своей мамашей. Может быть, даже лучше, что сюда приезжает тёща. Бланш… На госпоже Пейерон было нечто вроде белого накрахмаленного облака, вышитого чёрными горошинами. А какая у неё улыбка, какая непринуждённая любезность! Очаровательная женщина!