Пассажиры империала

Он направился в свою комнату, чтобы переодеться. Нельзя же в деревне разгуливать одетым по парижской моде. Супруга его сидела в постели, держа на коленях поднос. Она изволила завтракать.

— Как ты рано встал, — сказала она. — Ты ходил гулять?

— Нет, мылся в ванне.

— А-а!

Это уже можно было назвать сердечным разговором. Пьер надел охотничий костюм и гетры. Переодевшись, он вышел, и Полетта с чувством облегчения посмотрела ему вслед. Ведь когда он явился после ванны, она с тоской подумала: «Неужели он опять начнёт…»

«В сущности, у нас с ней чисто денежные отношения, — думал Пьер, проходя через парк (он решил прогуляться в Бюлоз, посмотреть, не изменилась ли деревня с прошлого года). — Я оплачиваю её туалеты, она мне родила детей. Надо, чтобы у неё в хозяйстве всё шло своим чередом и чтобы дети росли и чтобы она внушала зависть своим приятельницам, например, этой Денизе. А мне, вероятно, полагается всему этому радоваться и гордиться своим общественным положением. Разумеется, не такое уж оно значительное для моего возраста… Да, далеко не значительное…»

На дороге послышался какой-то неприятный шум. Хорошенькое дело — автомобиль! Оказывается, нынче автомобили уже и в горах разъезжают! Какой прогресс!

Машина, катившая ему навстречу, должно быть, ехала из Бюлоза. Открытый коричневый автомобиль на высоком ходу; шофёр в большущих чёрных очках, в фуражке и в сером пыльнике. Завидев Пьера, он затормозил.

— Здравствуйте, мосье Меркадье!

Неужели это доктор Моро? Ну да, он самый. Недавно купил себе машину. Что поделаешь, нельзя отставать от века. Пока это ещё не совсем привычный способ передвижения, но всё же какая экономия времени! Доктор хотел двинуться дальше, однако мотор застопорил. Пришлось доктору вылезти из кабинки, и он с большим трудом завёл мотор.

— Кажется, эта рукоятка опасная штука, — сказал Пьер.

— Да, довольно опасная… — подтвердил доктор, торопясь воспользоваться благосклонностью мотора. — Мигом руку перешибёт…

И он помчался по дороге к замку.

Пьер пошёл дальше, к Бюлозу. Он позабыл спросить у доктора Моро, как идёт постройка санатория. Ну ничего, успеется. Интересно, почему доктор так любезен? Ведь дядюшку-то он лечит даром.

XXIII

— Куда запропастилась эта Уах-Уах? — возмущённо сказала Сюзанна, как будто сердилась на пропажу чайной ложечки, и стремглав выбежала из хижины. Столько ломала себе голову, сочиняя запутанную страшную историю, а Ивонна взяла и куда-то исчезла.

Паскаль же занят был делом: сидя на стуле, он старательно стругал себе саблю. Саблями у них назывались плоские и изогнутые деревянные рейки, которые надо было, как умеешь, вырезать, выстругать и отполировать. Острой «саблей» с шиком разили кусачую осу, рассекая её пополам. А потом победитель отрубал ей голову.

Послышался какой-то странный тоненький свист, кто-то царапал дверь. Это вернулась Ивонна. Глаза у неё блестели, она шла на цыпочках и явно изображала клоуна. Прядь белокурых волос свесилась ей на лицо, закрыв маленький носик, одна гримаса сменяла другую, из горла вырывались дикие возгласы: «Уах! Уах!»

Паскаль посмотрел на неё неодобрительно.

— Не понимаю, отчего тебе нравится корчить страшные рожи… Ты тогда делаешься такая безобразная, такая безобразная…

Ивонна садится возле него на корточки и начинает рассказывать:

— В некотором царстве, в некотором государстве жили-были свечееды, они лопали свечки, и была там деревня, вся из сливочного масла. И кто в ней жил, тот по ночам не спал, а слёзы лил… Ночью ревут, а днём никак их не добудишься, некому морковку полоть, а морковка-то у них летом шла на дрова, печки летом морковью топили. Ну да, летом у них холодище, морозы у этих самых свечеедов… А одного мальчика одели во всё зелёное и послали на улицу продавать ленты… Только никто не хотел их покупать…

— Перестань, Уах-Уах… Очень ты глупые сказки сочиняешь.

— А если я люблю глупые сказки? Тебе вот нравится, когда какая-нибудь королева потеряет козлёнка… А мне — нет.

— Уах-Уах, убирайся, надоела! Подбери волосы! Вот уродина!

Паскаль совсем потерял терпение, но — вдруг Ивонна откинула волосы назад, крепко стянула их и сразу стала совсем другой. И смотрела, она на Паскаля таким взглядом, какого он никогда ещё у неё не замечал.

— Сюзанна тебя ищет, — прошептал он.

— Ей нас не найти! Пойдём спрячемся. Вот посмеёмся! А как страшно-то будет! Назло ей сделаем.

Так нехорошо поступать, так не годится. Но разве можно противиться Ивонне? Она стала совсем другая. Не притворяется сумасшедшей и почему-то сделалась бледная-бледная, даже губы у неё побелели.

— Пойдём!.. — шепчет она ему в самое ухо и касается щекой его щеки, и какая же у неё нежная кожа.

Они забрались в кусты, зеленеющие между кедрами, и движутся в этих зарослях с охотничьими хитростями, как канадские трапперы, пробираются всё ближе к дому… Издали доносится голос Сюзанны, она зовёт их: «Паскаль! Ивонна!»

— Вот-то, наверное, злится! — говорит Ивонна и смотрит искоса, как будто она совершила какой-то гадкий поступок. А ведь и правда нехорошо. Паскаль — настоящий изменник. В глубине души он корит себя: «Скверный повеса!» А вместе с тем гордится собой.

— Играть в прятки надо по-честному, — говорит он. — А уж это… какая игра?

— Да, да, — подхватывает Ивонна. — Это вовсе не игра…

Странно, как они, не сговариваясь, сразу стали сообщниками. А куда спрятаться по-настоящему? «Вон туда», — говорит Ивонна и тянет Паскаля по хорошо знакомой дорожке. Сначала он упирался, но она всё твердила: «Вот туда», — и Паскаль прекрасно понимал, что его необъяснимое сопротивление покажется подозрительным и он выдаст тайну Сюзанны… Ну уж нет, ни за что… Итак, Паскаль позволил увлечь себя в сарай. Ивонна сразу же направилась к лестнице на сеновал. Когда они очутились наверху, в темноте, Паскаля охватило какое-то удивительное, сложное чувство. Так странно было оказаться здесь с другой… Ивонна сказала вполголоса:

— Никогда… никогда она не станет искать нас здесь…

Ах вот оно что! Паскаль вспомнил: они обе поклялись держать в секрете это убежище. Что ж, Ивонна такая же клятвопреступница, как и Сюзанна! А он, храня свою мужскую честь, и вида не должен показывать, что ему всё известно. Мало этого, — следовало бы бежать отсюда, не допускать такого кощунства. Ведь на этом самом месте Сюзанна… и он… Ведь это же… Он полон волнения, возбуждён своей сложной игрой, о которой Ивонна и не подозревает. Он чувствует, какая значительная роль ему выпала, он понимает, что нельзя ничего упускать, оказавшись в столь необыкновенном тысячестороннем положении. Прямо как в театре.

Они опрокинулись навзничь на груду сена; Ивонна лепетала странным, пьяным голосом, каким никогда прежде не говорила:

— Ах, как долго я ждала… Как мне хотелось побыть здесь с тобой… А я не смела… ведь я дала клятву… Но, знаешь, как только я поклялась, то сразу же почувствовала, что приведу тебя сюда, почувствовала, что из-за этой клятвы всё будет именно здесь… Как приятно нарушить клятву… Ведь это грех… Ты не любишь грехов, да, Паскаль? Мой любимый…

Что она такое бормочет? Её красивые белокурые волосы кажутся в полумраке почти сиреневыми, и такие они тонкие, пушистые. Она и всегда-то бледна, но сейчас у неё в лице ни кровинки. Как она не похожа на Сюзанну, и как это ему нравится!