По следам мистера Волка

Элис фыркает.

— Ещё можно взять столовое серебро… Я только его найти нигде не могу. А тётя описывала каждую вилочку в своих письмах…

— Быть может, посмотреть в её комнате? У неё ведь была здесь личная комната, ты не знаешь? Простите… Вы. Я хотел сказать, вы!

— Ну что ж, я тоже путаюсь. Давайте тогда на «ты», — выдыхает она с облегчением.

— Ах, — сияет он, — ах, я и мечтать не смел, — и целует ей руку, поймав её в свои ладони. — Я так рад. Конечно, давай… Элис.***Если смерть Мэрайи вызвала в Людарике лишь сожаление, то произошедшее с Бернардом Хизаром сказалось на нём весьма бодряще.

Он изрыл весь город в поисках хотя бы тела помощника, попутно натыкаясь на следы других бесконечных мелких преступлений, на которые раньше посмотрел бы сквозь пальцы.

Но сейчас…

Только ленивый не получал от него хлёстких, точных ударов и отборного элмарского мата перед поселением в сырую и тёмную камеру.

Вот только тело Бернарда так и не нашли, ни на дне реки, ни внизу по течению, ни близ того места, где свидетель видел, как в спину ему воткнули нож.

Вот только этот господин — какого ж чёрта! — преступника не разглядел.

Версий было много, от старых врагов стража до тех, кто связан с нынешнем громким делом.

Людарик погрузился во всё с головой, лишь вырывала из расследования надежда, что Бернард всё ещё жив.

Быть может, всё это бред? И спит он где-нибудь пьяным?

Но шли дни, стоило признать, что на него это не похоже.

Что если бы он мог вернуться, уже вернулся бы.

Людарик срывался каждый раз, когда кто-то упоминал о «смерти Бернарда», так что в итоге никто не заговаривал об этом не только в участке, но и во всём городе. Везде, где глава стражей мог бы услышать и разораться…

Благодаря болезненной реакции Людарика дни в Бонсбёрне стали ещё мрачнее.

Он переводит взгляд на очередную корзинку с едой, оставленную Элис, усмехается и, захватив её, направляется в камеру Герберта Оуэна.

— Есть разговор, — заявляет, стиснув в бледных пальцах револьвер.

Граф одаривает его тяжёлым, мрачным взглядом, который будто бы безразлично переводит на оружие и едко усмехается.

— Решили меня казнить без суда? Всё кажется таким очевидным, что и медлить нельзя?

— Я бы мог, вполне. Чем не быстрый способ узнать, убийца ты или нет?

Людарик садится напротив, перекинув ногу на ногу. Поглаживает револьвер длинными, скульптурно-тонкими пальцами. Рассматривает Герберта.

После посещения волковеда ему стало заметно лучше, пусть и выглядит граф до сих пор слабым и болезненным.

Он тяжело вздыхает и усмехается.

— О, а как же в таком случае мои приспешники, или кого там мне приписывают? Не боитесь, что начнут мстить или сами понесут тяжкое бремя миссии, что я им оставлю? Или какие там ещё слухи ходят? Чем объясняют моё преступное поведение помимо безумства и мести за несправедливое заключение? Потому что ни с первым, ни с другим я несогласен.

Герберт словно издевается, насмехается… даже не над Людариком, а над своим положением. Что заметно раздражает его самого, но граф изо всех сил старается не терять лицо.

— Давай начистоту, — тянет Людарик, — я не думаю, что ты убийца.

У Герберта дёргается угол губ и ползут вверх брови. Он явно ожидал чего угодно, но не этого.

— Прошу прощения?

— Мне нравилась моя первая версия. О том, что ты забыл, как жить вне тюрьмы и, даже может быть не признаваясь себе в этом, хочешь вернуться. Это бы объяснило импульсивное убийство Элизабет Картер. До того ты был в баре, вполне себе мог сорваться и не вспомнить об этом. Сорваться, как в последний раз, когда страж тебя разозлил. Не верю, что ты был дома в то время, как убили вторую жертву. Девушки похожи между собой, одного типажа… Типажа твоей покойной жены. Ты с таким возмущением отрицал… Я думал — может быть, это триггер? И ты сам не помнишь, как это случается. Ведь каждый раз, — усмехается, — был не в себе.

Герберт невольно сжимает пальцы в кулак, но вопреки обыкновению отвечает тихо и спокойно, опустив взгляд к пыльному серому полу:

— Это я понял… Но теперь ты не думаешь, что убийца я, и при этом держишь меня здесь, и приходишь на разговор.ю угрожая мне оружием…

— Разве я угрожал? — Людарик Даймонд выгибает красивую, светлую бровь.

Он похож на призрака себя прежнего — измотанный, бледный, с тёмными кругами вокруг глаз, и всё равно выглядит привлекательнее любого стража в участке. И тем более заключённого.

На пальце поблёскивает дорогой перстень, тот самый, найденный в ночь убийства Элизабет Картер.

Герберт окидывает его скептическим взглядом.

— Чего ты хочешь от меня? — звучит на удивление… покорно и устало. — Зачем пришёл? Я… Мне хочется спать. Знаешь, — вновь усмехается, — мне почти всё это время, как вернулся я в Бонсбёрн, мешали выспаться.

— Две девушки были похожи, ничего не выбивалось из общей картины. И если уж кто-то и говорил, что ты ни при чём, то лишь из желания крикнуть: «Смотрите, я не такой как все! Я за графа, простите, мистера Оуэна!». Ну, ты понял. Я таким не страдаю. Впрочем, Мэрайя заставила меня задуматься. Убийство было другим, совершенно. Уже не азартным, усталым. Нож, поза, как с твоей женой… Мне будто переживали три раза овсянку и старательно пропихивали в глотку. Это не было импульсивностью. Но чего ради тебе так подставлять себя? Чтобы выглядеть сейчас таким несчастным?

Людарик вздыхает.

— Но доказательств слишком много, ты ведь всё понимаешь.

— Именно, — соглашается Герберт. — Я понимаю. Поэтому и хочу узнать, зачем мы сейчас говорим.

— Потому что пропал, — последнее слово произносит с нажимом, — страж, которому я поручил расследовать твоё дело. И это связано.

— Мне жаль, — отвечает граф искренне. — Он, быть может, единственный, был… Похоже, он был на моей стороне.

— Похоже, что дело в этом, — усмехается Людарик. — Идиот!

— Я?!

— Он. Что не посадил тебя в настоящую тюрьму.

Герберт смеётся.

— Прости, не совсем понимаю. Теперь ты веришь в мою невиновность, или это не имеет значение, ведь ты решил избавиться от меня в любом случае? Во избежание чего-нибудь ещё…

Людарик усмехается и… стреляет в стену.

— Мне плевать на тебя. Ничего личного. И я не был заинтересован в этом деле. Честно говоря, вообще не в чём не был заинтересован. Но… Если найдём убийцу, найдём Бернарда.

— Когда ты говоришь «найдём», ты имеешь в виду? — Герберт делает красноречивую паузу.

— Тебя бы ни за что не выпустили, если бы я этого не захотел. Но я хочу.

Глава 11. По следам неклеймённого

Герберт перешагивает порог, запрокидывает голову к серому небу и вдыхает полной грудью воздух, что в это мгновение кажется ему слаще и легче, чем был совсем недавно.

Так странно оказаться на свободе, но всё ещё под прицелами стражей и скорее всего того, кто подставляет его. При этом чувствуя себя так же, как когда он вышел из тюрьмы спустя десять лет.