Пока, заяц

Сигарета уже заканчивалась. Тягучим туманом растворялась в сером холодном небе на фоне моря вдали. То же самое море, та же синяя шумная твердь пеной гремела и возбуждалась волнами. Глазами смотрю на него всё теми же, будто годов этих и не прошло, будто вчера только встречались взглядом с холодной пучиной. В шелесте волн счастливым мальчишкой утопал и держал её за сухую руку в морщинах, совсем ничего не боялся: ни стихий, ни ветров, ни времени, что горным туманом растаяло и в небо куда-то унеслось. Только море и осталось.

Привет, море. Опять я приехал. Не с ней уже только. С другим родным сердцем приехал.

Встречай солёной водой в самую морду.

На секунду вокруг всё вспыхнуло ярким светом. Тёмка стоял с фотоаппаратом и с задорным лицом уже снимок печатал.

— Ты меня сфотографировал, что ли? — я спросил его удивлённо и засмеялся, бычок выкинул в мусорку.

— Да. Потом буду всем показывать, мол, вот, приехали на море, стоит и пыхтит на фоне гор. Не успел с поезда соскочить.

Он потряс маленькой фотокарточкой, и картинка вдруг застыла на бликующей бумаге, красками наших воспоминаний на всю жизнь отпечаталась. Я обтёр руки об свою олимпийку и аккуратно взял снимок, на морду свою курящую посмотрел на фоне зелёного туманного океана в горной вершине.

Мама меня так тоже фотографировала рядом с пальмой. Тоже на плёнку, мыльницей какой-то меня фотографировала. Потом таскала янтарный рулончик проявлять в магазин на проспекте Победы. В альбом аккуратно вкладывала. Мою фотографию на фоне облезлой пальмы у фонтана со львами, в футболке с мультяшным кроликом. Гостям потом всем показывала, хвасталась, как мы с ней на море отдохнуть съездили.

С Витюшкой с её любимым.

— Хорошо вышло, — я сказал и снимок ему вернул. — А зачем ты всё с этим фотоаппаратом носишься, когда можно на телефон? Ещё бумага такая дорогущая, сколько ты вот на неё потратил?

Тёмка убрал камеру в сумку на плече и ответил:

— Не помню. Я двести листов привёз.

Я громко присвистнул.

— Просто это же более ценно, Вить, — сказал он и снимком передо мной потряс. — В цифре это всё понятно, это прикольно, да. Все так могут. А тут один кадр, один момент. Потеряешь фотографию – и всё, считай, воспоминание потерял. Ценность какая-то появляется уже совсем другая. Правильно?

— Не знаю, — я ответил и пожал плечами. — Ты хоть потом их сканируешь?

— Конечно. Но эти всё равно самые ценные остаются. Это прям аутентично, тут каждая капля чернил, или что там используют, как будто застыла в том самом моменте, когда я на кнопку нажимал. Потом лет через пять, десять, может, больше, уже ни сигареты, ни дыма, ни тебя на фоне пушистой горы не будет. А на фотографии останется, не просто останется, а будет жить вместе с чернилами из того самого момента.

Я громко цокнул и посмеялся над ним, сумку через плечо перебросил и сказал ему:

— Философ ушастый. Такси пошли искать.

***

В Хосте красиво. Не Анапа вся разбомблённая, не Лоо с помойной говнянкой, не шумный Сочи с вечными пробками, а тихий аккуратный городишко. В меру прохладно и экзотично, всё кругом утопало в зелёном пуху. За окном такси проносились сочные головки брокколи, когда по серпантину к городу подъезжали. Море серое и тоскливое в берег нещадно впивалось свирепыми волнами. Непонятно, где водная гладь заканчивалось и где небо уже начиналось, всё сливалось одним серым месивом.

— Хрущёвки у них такие красивые, — Тёмка мне тихо сказал и в окошко высунулся любопытной мордой. — Представляешь, если бы наш Верхнекамск около моря был?

— Ага, тогда бы и моря никакого не осталось, сразу бы всё подохло, — я ответил ему и глянул на аккуратную бежевую пятиэтажку с красной крышей.

Прям под балконами пальмы росли, горы шептались туманом вдали, и в каждом сочном глотке воздуха море поселилось солёным дыханием.

— Чем тебе не Лос-Анджелес, да? — спросил я Тёмку и локтем его задорно задел.

— Лучше! — вмешался таксист и засмеялся, золотым зубом своим сверкнул в зеркале заднего вида и кепку поправил. — У нас этих зато нет. Которые это самое.

И свободную руку вдруг манерно изогнул и повертелся на одном месте, губы вытянул трубочкой, а потом взорвался громким смехом.

— А у них там полно, — добавил мужик. — У нас хоть дышится спокойно, ходи, гуляй, отдыхай, да, мужики?

Тёмка на меня покосился с улыбкой и плечами пожал.

— Да, — сказал Тёмка. — Мы вообще довольны, что можно вот так с братом приехать и отдохнуть. Вдвоём. Да, Витёк?

— Мгм, — я ответил ему, а сам за руку его еле заметно ущипнул, чтоб он этот цирк прекратил.

— А вы откуда, мужики? — спросил таксист.

— Из Верхнекамска, — гордо ответил Тёмка и пальцами вцепился в кожаное сиденье водителя, чуть к нему вперёд туда весь не вылез.

— Татарстан? — спросил он и задумчиво скривился в лице.

Таксист руль резко дёрнул, и машина остановилась на светофоре рядом с высокой пальмой у пешеходного перехода.

— Нет, — сказал я. — Там недалеко, конечно. Ближе к Перми. Мы кому ни расскажем, никто не знает, где Верхнекамск находится.

Таксист рассмеялся и закивал:

— Понятно. На Каме, короче?

Мы с Тёмкой кивнули.

— Правильно, правильно, — повторил мужик. — Верхнекамск в сердце, скажи. Да?

И опять громко заржал.

Оставил нас около пансионата недалеко от берега моря. Белая пятиэтажка под голубой крышей с большими буквами «Аквамарин». По шумной дороге неспешно проезжали машины, проплывали тихонько под сочным пухом зелёных деревьев. У входа пальмы росли, невысокие, обгрызенные, пожелтевшие немного, как на той фотографии из детства.