Пока, заяц
Шрифт:
— Доволен, что ли? — я спросил его шёпотом и заулыбался.
— Доволен, — Тёмка так же шёпотом мне ответил и на меня посмотрел родными каштановыми глазками в переливах тёплого рыжего света.
— Ты представляешь, что мы сейчас с тобой танцуем под светом киловаттника, который, возможно, использовали на съёмочной площадке «Иронии судьбы» или «Вокзала для двоих»? Или вообще и там, и там?
— Да ну ты чего? Как это?
—
Он покрепче сжал мою руку потной ладонью, на меня глянул задумчиво и сказал:
— Нет, не знал. Неужто правда на съёмках тех фильмов этот свет использовали?
— Мне кажется, да. Я вот верю. А ты веришь?
— Буду верить. Если ты веришь.
— Вот и верь.
Я немножко с ним покружился, Тёмка на миг от пола оторвался, а потом приземлился и ботинками звонко цокнул. Взгляд испуганный на меня вскинул и задрожал милой улыбкой на гладком лице.
— Связь какая, с ума сойти можно, — прошептал я задумчиво.
— Какая связь?
— Между нами и этими фильмами. Которые твоя бабушка любит смотреть, и мама твоя. И моя мама тоже любила смотреть. И мы тоже смотрим с тобой иногда.
— Точно. Получается, тот же самый свет на нас падает, который на Женю Лукашина с Надей светил?
— Мгм.
— Обалдеть, — Тёмка прошептал и прижался к моей груди. — Романтично очень.
Я погладил его по плечу под серой жилеткой и сказал:
— Как будто сами с тобой в этих советских фильмах про любовь очутились.
— Да. Или в книгах.
— В каких ещё книгах?
Он плечами пожал:
— В тех самых книгах. Про то же самое.
— Ты же знаешь, что я у тебя особо не читаю, — я усмехнулся и в кудрявую макушку его поцеловал. — Это ты у нас своего «Человека в ушастом замке» любишь.
— В высоком замке, — он поправил меня. — В высоком.
— Ну в высоком, господи.
Мы с ним опять
покружились, и я снова затылком к киловаттнику повернулся, сквозь пиджак потной спиной ощутил жар от прибора.Тёмка произнёс тихо:
— Эти приборы, этот свет от них на наших родителей через экран телевизора или кинотеатра светил. А теперь вот на нас уже светит. Здесь прямо. Сейчас вот. — Он посмотрел на меня вопросительно и заулыбался: — Знаешь, как это называется, Вить?
— Как?
— Кольцевая композиция.
Я посмеялся над ним, в носик его чмокнул и тихо сказал:
— Как ты болтаешь много, заяц, я прям не могу.
В песне строчка зазвучала такая любопытная и приятная, каждым словом будто мне в самое сердце проникла:
— … от горя я кричу, если снится, что меня не любишь ты.
— Обалдеть можно, — прошептал я и съёжился в лёгких мурашках.
— Что?
— Каждое слово прям понял. Надо же.
— И я. Я тоже всё понял.
Зал всё теплей и теплей становился, всё вокруг как будто во мраке полностью растворилось. Только красные занавески мелькают на фоне, иногда колонны проносятся позади Тёмки, люстры уже так ярко не переливаются, а тихо шелестят желтоватыми искорками в свете прибора на сцене.
Под ногами иногда наши туфли скрипели, каблуки цокали иногда. То Тёмка громко топнет по деревяшке, то я ногой шаркну на весь зал и эхо в долгий полёт отправится между бежевыми стенами с трещинками.
Тёмка голову немножко задрал и глянул на потолок с жёлтыми разводами от апрельского талого снега на крыше:
— Тут в этом зале часто мероприятия всякие проходят. Обычно собачьи выставки или ярмарки шуб. Мы с мамой и с Джимми на собачьи выставки часто ходили. Он у нас чемпионом России стал.
Я хитро заулыбался и спросил его:
— И что, ты тоже участвовал?
— Мгм.
— Какое место занял?
— Ой, прямо ха-ха. Чего уж ты?
А мне ещё смешнее сделалось, ещё подразниться захотелось:
— Паштетом с морковкой тебя хоть накормили за первое место?
Тёмка вдруг посмотрел на меня испуганно, брови жалобно вздёрнул и спросил неуверенно:
— Первое место? Ты думаешь, мне бы дали первое место?