Пока, заяц

empty-line/>

— Здесь, что ли, хочешь сфотографироваться?

— Да. Здесь.

Я подошёл к старой пальме, провёл рукой по колючему стволу и двумя пальцами схватился за краешек пожелтевшего листа. А рядом фонтан: водой родной звенел и булькал в самое сердце из обшарпанной звериной пасти позолоченного льва.

— С этой пальмой, что ли? — Тёмка опять спросил меня непонимающе.

— Да, Тём, — ответил я. — Пожалуйста, ну?

— Давай хотя бы вон с той, — он ткнул пальцем в сторонку, где пальма стояла — и пышнее, и красивее, и листья у неё были не жёлтые, а сочные, свежие и зелёные.

— Заяц, — я ответил ему негромко, и он вдруг испуганно огляделся, не услышал ли кто. — С этой хочу. Пожалуйста, ну?

Он обреченно вздохнул, плечами пожал и уткнулся в фотоаппарат. Глаз один свой прищурил и нажал на кнопку. Воспоминание выхватил из пучины времени одним быстрым движением. Тёмка ко мне подошёл и протянул мне снимок. Время этот снимок прямо передо мной проявило. Пальма всё та же, морда другая, взрослее чуть-чуть, глаза такие же, вроде, и фонтан тоже на месте. Футболки только нет, олимпийка чёрная вместо неё.

— Спасибо, — я сказал Тёмке шёпотом. — У меня на той фотке футболка была с каким-то кроликом.

Я глянул на него и застыл на секунду.

— С зайцем была футболка, — добавил я. — А сейчас уже сюда с настоящим зайцем приехал. Да?

Тёмка на меня непонимающе уставился, глазами хлопал и плечами тихо пожимал.

— Ты про что, Вить? — он негромко спросил меня. — Какая фотка-то? Я же не знаю.

Я посмеялся над ним и по голове его потрепал. Рядом вдруг машинка пронеслась с каким-то шкетом за рулём. Чуть на ногу мне своим пластмассовым джипом не наехал.

— Какая фотография-то, Вить? — Тёмка всё не мог успокоиться.

— Потом посмотришь, — ответил я и треснул его по плечу. — На машинке не хочешь прокатиться?

***

Пансионат «Аквамарин» уснул в вечерней летней прохладе. Солёным морским воздухом сморился, умаялся от сегодняшних колючих ветров и захрапел под тяжестью пасмурного неба. С балкончика на четвёртом этаже берег хорошо видно. Море уже успокоилось немного в остатках рыжего заката. Не громыхало волнами, а пенным шелестом нежно перешёптывалось с могучими горами в сочном зелёном бархате. Перед глазами проплыла тугая синяя паутинка сигаретного дыма. Приятно дым выдыхать в морскую свежесть, а не в наш студёный зимний воздух.

Между грядками сонных домов и морской гладью тянулась автострада, оранжевой артерией через всю Хосту пульсировала, светилась и переливалась ночными огнями и терялась где-то за горным хребтом. Тихо так и спокойно, вроде машины туда-сюда носятся, но не шумно совсем, не грохочут, как у нас в Верхнекамске, а тихонько так шелестят по дороге вдоль пышных рядов высокой туи.

Мужик с голым пузом на соседнем балконе сигарету свою докурил, мне помахал, сверкнул пьяной мордой и обратно в свой номер вернулся. Совсем никого не осталось: только я, тлеющий огонёк на кончике сигареты и нежный шелест вечерней Хосты в далёких раскатах морских волн.

Тёмка в сером вязаном свитере вышел ко мне на балкон, от холода весь взъерошился, на перилах со мной рядышком развалился и спросил:

— Всё куришь?

— Мгм, — я ответил ему и швырнул бычок в окно.

— Вить?

— Да?

— А ты на пианино играть умеешь?

Своим странным вопросом всего меня взбудоражил, за уши будто вытащил из спокойной вечерней тиши.

— Нет, не умею, — ответил я.

— А в шахматы играешь?

Я тихо засмеялся и непонимающе нахмурился:

— Не играю я в шахматы, Тём. Никогда не играл. Что за вопросы ещё?

— Да ну просто, — он ответил мне и задумчиво вздохнул. — Я просто главу перечитывал. Ну, из книжки своей. И понял, что как-то у Кости с Егором всё неправильно.

— Как это неправильно?

— Они какие-то неправильные у меня. Такие самые обычные. Никакие не особенные, неинтересные.

Под окнами внизу вдруг заиграла музыка, колонки в пивнушке у дороги песню завопили:

— А за тобою Арарат, Армения моя! Здравствуй, мама, мама, Армения, ты ждёшь меня!

Гости громко загудели, в ладоши захлопали, и нас с Тёмкой залило разными яркими цветами с их весёлого застолья.

— Ну вот, — проворчал Тёмка и засмеялся. — Теперь всю ночь не уснём.

— А как ты хотел? Мы на курорте с тобой, тут каждый день так, каждую ночь.

Он тихонько закивал и потерялся взглядом в тёмно-синем вечернем небе, утонул в грохоте музыки на первом этаже и в солёном ветерке с моря.

— Так что там про Костю с Егором? — я спросил его.

— Да я ими просто как-то недоволен. У всех историй про таких, как они. Про таких, как мы с тобой…

Тёмка вдруг замолчал и неловко посмотрел в сторону, взглядом вцепился в высокую пальму среди пышной зелени через дорогу.

— У всех таких историй есть определённый набор правил, что ли, — закончил он мысль и страдальчески вздохнул.

— Каких это правил?

— Обязательно все такие душевно утончённые в этих книжках и фильмах, где двое любят друг друга. Такие все умные герои-паиньки с шахматами, с музыкой. Сидят там, с умным видом затирают про Баха, про Моцарта, про древнегреческие трагедии. Обязательно как-то искусственно нагнетают драму своим необычным происхождением, что вот они, оказывается, не просто особенные, потому что двое мужиков и любят друг друга, а у них ещё и происхождение какое-то необычное. Вдвойне особенные получается.