Пока, заяц

И он побрёл в сторону берега, медленно так и осторожно, чтобы в воду не свалиться. Вышел на солнце и быстрей к нашим вещам побежал, на полотенце плюхнулся и прикрылся ниже пояса своими трусами. Сидел в сочной пушистой траве и на меня всё поглядывал, уже с улыбкой, уже не боялся, что утонет. Смешной такой и глупый.

На берегу так тепло и спокойно, теплей, чем в воде, даже. Мягкая трава под ногами тихонько дрожала под тяжестью моих капель. Небо то розовое, то оранжевое, ясное и красивое. Солнце всё золотом кругом разукрашивало: кучку с нашей одеждой, Тёмку моего, взгляд его смущённый и любопытный.

Он мне смятые трусы протянул и сказал:

— Надевай.

А я ничего ему не ответил, рядышком сел, вздохнул тяжело и весь растянулся на пушистой траве. Хорошо так, щекотно и сладко, ветер так нежно кожу прохладой раздувал. Тёмка сидел и всё смущённо на меня косился, трусы отложил в сторонку и тоже рядом лёг. Руки за голову закинул и в небо смотрел, меня совсем чуть-чуть локтями касался.

— Не увидит никто? — он спросил меня осторожно.

— Я сколько здесь всю жизнь гуляю, купаюсь, никогда никого не встречал вообще. В Ташовке человек двести живёт, только до неё ещё дойти надо. Километров пять. Тут вообще никого, даже рыбаков не бывает. Вон, только коровы на лугу пасутся.

Он на бок повернулся и спросил меня с улыбкой:

— А если кто мимо пойдёт? Ну вдруг нам повезёт? Лежим тут… совсем это… ну того.

— Голые? — я ответил и засмеялся.

— Мгм.

— И что? Два мужика пошли купаться. В деревне. На речке. Дальше-то что?

— Как знаешь. Смелый такой.

Он вдруг сел, согнув ноги в коленях, и куда-то вдаль посмотрел. На церковь смотрел, на её почерневший купол в немой туманной дали. Громко так дышал, не то волновался, что нас кто-нибудь с ним заметит, не то сладкий аромат цветущих полей носом ловил. Мне вдруг на грудь кузнечик прискакал, посидел так секунду, ножкой своей шевельнул и опять исчез в зелёной пучине.

А Тёмка на меня покосился, украдкой меня всего с ног до головы разглядывал и будто замер в вечерней летней тиши. Спокойней уже дышал, уверенней. Улыбнулся тихонько и взгляда с меня не сводил.

— А точно тут никого нет? — он опять меня спросил.

— Да точно, точно. Чего всё ссыкуешь, а? Расслабься лежи.

— Не хочу. Сам лежи.

Заулыбался так хитро и лёг рядышком, и голова его вдруг из виду пропала.

— Ты куда там уполз? — спросил я его и засмеялся.

А внизу вдруг всё кипятком банным ошпарило. Я застыл в пряном мгновении и рот распахнул в сладкой тиши. Небо такое рыжее и гладкое над головой, розовое даже немножко, с редкими пушистыми облаками.

— Тём… — вырвалось у меня в сладостном вздохе.

А он всё молчал. Ветерок невесомо подул и будто меня утащил куда-то далеко летать над лугами, как опавший ивовый листик. Хорошо так и приятно. Будто заискрилось всё парным молоком на лепестках клевера.

— Тёма, — я опять прошептал и от немочи лицо руками прикрыл.

Ничего мне не сказал. Лежу и мурашками весь покрываюсь на пышной зелёной траве, хватаюсь отчаянно за кусочки души, которые из тела сладкими вздохами вырываются.

Губы будто сами вдруг разомкнулись и швырнули в вечернюю гладкую тишь моё тихое:

— Бля…

И зазвенело всё свежей росой на паутинке в ветках репья. Сладкой петардой разорвало всё внизу. Мёдом алмазным бабахнуло. Пальцы сами в траву вгрызлись нещадно, ногтями врылись до самых корней. Всего будто унесло невесомым туманом по речной серебряной глади. Назад совсем не хотелось. Корнями желалось врасти в этот луг, чтоб миг этот вечностью сделался, чтоб пряность пушистая никогда не кончалась.

Я глаза открыл и над собой Тёмку увидел: сидел и улыбался мне ярко на фоне вечернего неба. Нагло так лыбился, довольно и нахально даже немножко.

— Заяц… — вырвалось у меня из груди вместе с улыбкой. — Ну что ты делаешь, а? Уф…

Он лёг со мной рядышком и тоже в небо уставился, лежал и сверкал довольной улыбкой.

— Всё хорошо? — Тёмка спросил меня.

— Хорошо… — я ответил ему и тяжело вздохнул. — Водички не хочешь глотнуть? Там родник есть. Чистая течёт.

Он засмущался весь и тихо ответил:

— Не надо.

На грудь ко мне лёг и всем телом своим тёплым прижался, пальцами за мою цепочку на шее схватился.

— Тём?

— Чего?

— Там рядом с тобой где-то мои шорты лежат. Пошарь в кармане, пожалуйста, сигаретку мне с зажигалкой достань. Ладно?

— Ладно.

Наши ноги в длинных джинсовых шортах ласкала пушистая трава. Ладони нам с Тёмкой легонечко щекотала, он от этого приятно даже поморщился. Заулыбался милым светлым лицом и на меня глянул. Как будто со мной этими ощущениями хотел поделиться. Мы с ним двигались по оврагу, прямо вдоль речки, к чудному и раздольному виду. К бесконечному рыжему небосводу июньского заката, к облакам розовым на оставшихся синих кусочках небесной тверди.

К невесомому пуху туманной дымки над тихой речной гладью в высокой траве. А из-за сочной и умиротворённой листвы пышной берёзы выглядывал рыжий клубок солнца. На нас робко глядел, на Тёмку ложился пылающим бархатом и заставлял его смешно щуриться.

Птица какая-то мрачно так проорала прямо над нами где-то в бесконечной небесной выси. Я задрал кверху голову и успел разглядеть её тёмный силуэт на фоне голубовато-розового купола.