Пока, заяц

Я вдруг остановился, кроссовками придавил кочку с сочной зелёной травой и в Тёмку взглядом вцепился. Он тоже замер, завис на мне удивлёнными глазами и опять стал тихонько дрожать.

— Ну? — я спросил его с улыбкой. — Дальше-то договаривай.

— А ты у нас всю жизнь то в армии, то в кадетской школе. Я просто думаю, ты устал от всего, наверно. Разве нет?

Я смущённо увёл взгляд в сторону, глазами скользнул по серым полуразбитым плитам за свежевыкрашенными оградами и опять посмотрел на Тёмку.

— Нет, не устал, — я ответил ему. — Летом наотдыхаюсь, не переживай.

Я схватил его ладошку, тихонечко так и нежно кончиков пальцев его коснулся и в глаза ему посмотрел.

— Но мне очень приятно, что ты так переживаешь, — сказал я. — Из-за ерунды, конечно, переживаешь, но всё равно приятно. После школы я устал. И после армии. Скажешь уж тоже.

— А на студии что будешь делать? Так же гаффером?

Я пожал плечами:

— Может, гаффером. Может, оператором иногда. Вадим сказал у него там на статику некого поставить. На всяких соревнованиях, мероприятиях. Как он эту камеру-то назвал, блин, забыл.

— Муха? — предположил Тёмка.

— Да, точно. За мухой, говорит, постоишь. А муха это чё такое?

— Ну такой телевизионный плюшевый панасоник. Один общий план, тупо стоит на штативе, следишь, чтоб писала. Иногда там тебе Андрей по рации будет говорить, типа, туда поверни, этот план возьми, да ещё какой.

— Вот, видишь. Творческого тут мало, поэтому разберусь.

Не хотелось искать ничего нового, ломать голову и изобретать велосипед. Вадим в «Киносдвиге» платил хорошие деньги за одну съёмочную смену. Когда три часа, когда шесть, иногда восемь, сколько нужно, столько и бегал по площадке с проводами и мешками с песком. Иногда за камерой следил, чтоб никто не утащил, когда на больших мероприятиях что-то снимали, где куча народу и полно всяких репортёров и операторов из других студий.

И с Тёмкой чаще видеться буду. Да и студия рядом, у нас прямо в Моторострое, недалеко от завода, в здании бывшего технического училища. Старый спортзал переделали в киносъёмочный павильон, на небольшой сцене для партийных выступлений как раз оборудовали монтажную. Тёмка каждый раз туда-сюда бегал по ступенькам, то в павильон спускался, то опять поднимался в монтажную. А его дед ему как-то рассказал, что он в этом ПТУ сам давным-давно учился и в этом спортзале в волейбол играл с однокурсниками. Интересно как получалось, поколения меняются, а стены те же самые остаются.

Вадим, когда я впервые через Олега на студию к нему пришёл, экскурсию мне устроил. Световые приборы мне показывал, киловатники, пятикиловатники, флошки, про фрострамы рассказывал, с проводами грамотно учил обращаться. Впервые меня как-то подвёл к здоровенному высокому киловатнику, по ржавому скрипучему корпусу постучал и на меня так взглянул, будто хвастливо глазами спрашивал: «Нравится, что ли?»

— Какая лампа здоровая, — я сказал ему. — Бэтмена можно вызвать?

— Не пробовал, — улыбнулся Вадим. — Наиграешься ещё, проверишь.

Он покрутил голову прибора, провод толстый и тяжёлый с крючка на боку снял и спросил меня:

— Ты, кстати, знаешь, что этот свет, возможно… — он вдруг замолчал и глаза задумчиво закатил. — Да не, скорее всего, точно. Знаешь, что этот свет использовали на съёмочной площадке «Иронии судьбы»?

Я ему тогда не поверил, брови напряг и посмотрел на него с умилительной недоверчивостью.

— Как это? — спросил я.

— Его с Мосфильма после развала СССР привезли в Казань, на студию «Тасма». Там у них киноплёнку делали, у них там химический завод есть. А потом, когда уже по всей стране бардак начался, какой-то ушлый человечек световые приборы в институт культуры сплавил, а какие-то киностудиям раздарил. Или продал, хрен его знает.

Я подошёл к прибору, пощупал его холодную шершавую поверхность и увидел белую надпись «Киносдвиг», неаккуратно сделанную белой краской.

— А ты их зачем подписываешь? — я поинтересовался и буковку «к» любопытно ногтем поскрёб.

— Да я их иногда в аренду сдаю. Площадки разные бывают, у кого-то уже полно другого света, такого же или похожего. Подписываю, чтобы с чужим не спутать.

— Ясно. И кто у тебя обычно берёт?

— Да кто-кто, — Вадим пожал плечами. — Когда с телестудии берут в павильон для новостей, когда вон, в ДК Ленина, к нам сюда сдаю на всякие мероприятия. Он же красиво горит, по-театральному. Прям таким чётким ровным лучом, знаешь как бьёт?

— Покажешь? — попросил я.

Я тогда впервые в жизни себя почувствовал на настоящей съёмочной площадке. Вадим свет в павильоне весь затушил, толстый провод киловатника воткнул в розетку, какую-то штуковину на туше прибора дёрнул с громким треском, и полумрак павильона вдруг таким сказочным сделался.

— Мощно, — прошептал я и взглядом утонул в бархатном тёплом пятне в полстены.

— Его ещё регулировать можно, — сказал Вадим. — Можно сильно рассеивать, а можно, чтобы прям вообще чётко-чётко в одну точку лупил.

По плечу меня похлопал и добавил:

— Пацаны тебя потом научат, разберёшься.

Научили и разобрался. Полгода туда к нему бегал на студию, когда в одиннадцатом классе учился. Там и с Тёмкой познакомился, он там монтажёром иногда подрабатывал. Благодаря Вадиму с ним познакомился, благодаря его студии, благодаря магии кино. Благодаря тому самому свету, получается.