Пока, заяц

Я посмеялся и по голове его потрепал:

— Нет, точно не от балды. Какой ты у меня всё-таки глупый, с ума сойти можно, а. Сам своего персонажа в честь папы назвал и даже не понял.

— Не понял. Получается, что так. Это всё как-то подсознательно вышло, наверно.

И мне вдруг захотелось насчёт второго героя поинтересоваться:

— А Костя тогда кто такой? Почему того персонажа, который как бы я, у тебя Костей зовут?

Тёмка сидел на лавочке и по-детски ногами болтал. Ничего мне не ответил, плечами пожал беспомощно и уставился глупыми глазками в смятую траву.

— Вообще без понятия, — он ответил мне. — Я это имя тоже с потолка взял. Просто сидел и думал, а как мне героя назвать, как мне его назвать. Начал имена перебирать и на Косте остановился.

Вокруг жарища такая стояла сплошной стеной убийственной духоты, а у мамы тут хорошо и прохладно, в тени от пышной вишни совсем солнца не ощущается. Вокруг тихо и безмятежно, берёзы где-то шумят вдалеке, птицы пищат над головой, небо почти что ясное парой пушистых белых облачков перешёптывается. Кузнечики повсюду стрекочут, то на ограду один прискачет, то на скамейку сядет. А в траве ящерицы иногда шуршат, одну даже разглядеть удалось, тушей своей серой сверкнула и в норке быстро исчезла. Нас, наверно, увидела и охотиться на кузнечиков ей тут же перехотелось.

По соседней аллее две тётки прошли в вязаных платочках и в домашних халатах. Калошами зашуршали по высокой пышной траве и исчезли где-то в лабиринтах оград среди могильных плит и синих железных крестов. И настроение вдруг такое странное всё тело как-то необычно скрутило. Вроде и грустно, сижу на могиле матери и в глаза ей смотрю, застывшие на мраморном памятнике, а вроде где-то глубоко внутри, под сердцем прямо как будто, какое-то приятное чувство поселилось. Чувство покоя и ясности. Мысли о том, что у нас всё лето ещё впереди, до сих пор меня не отпускают, наверно.

— Вить, — Тёмка тихо сказал и громко вздохнул. — Ты только не ругайся, ладно?

— Чего ещё такое? Чего натворил?

Он сначала на могилу взглянул, а потом на меня, ещё сильнее обычного весь задрожал. И сразу мне ясно стало, что о чём-то нехорошем мне сейчас будет рассказывать.

— Ничего не натворил, — он тихо произнёс. — Пообещай, пожалуйста, перед своей мамой, что не будешь меня ругать.

И в груди вдруг резко всё встрепенулось, сердце как будто о грудную клетку сильно шарахнулось, а потом словно гимнастом перевернулось и замерло на мгновение. В кончиках пальцев резко закололо и во рту пересохло.

— Заяц, — вырвалось у меня на вздохе. — Не убивай. Чего у тебя случилось?

— Да ничего не случилось. Я просто опять хочу поучаствовать в отборе. Ну, в той программе обмена для Стэнфорда. В том году же я не попал. Помнишь, что ли? Письмо ещё у меня видел.

Я облегчённо вдруг выдохнул, за сердце едва заметно схватился, чтоб Тёмка лишнего не подумал, и сказал:

— И всё, что ли?

— И всё. Буду участвовать. Можно?

Я над ним посмеялся, достал пачку сигарет из тугого кармана и закурил.

Дым синий медленно выдохнул и сказал:

— Ушастый, ты мне давай больше так нервы не крути, понял? Сел тут передо мной, интриги нагнал. Хочешь, чтоб я тут рядом с мамой лёг, да?

— Ну, Вить.

— Участвуй ради бога, мне-то чего? Там сложно, что ли?

— Да так уж, обычно. Мне иногда кажется, что больше от везения всё зависит. Там сначала осенью будут два этапа отбора, а потом самый финальный, и то, если пройду, прям после Нового года, в начале января.

Я чуть дымом не подавился, на всё кладбище над Тёмкой расхохотался, а потом вдруг себя одёрнул. Стыдно стало немножко.

— Осенью, боже мой, — сказал я и головой помотал. — Ещё июнь на дворе, а он уже такие планы строит сидит. Три этапа, говоришь?

— Да, три. И не факт, что я во второй-то даже пройду. А уж про третий и говорить нечего. А если в третий пройду, то финальных результатов вообще чуть ли не до апреля придётся ждать.

Я опять посмеялся, на этот раз тише, в кулачок.

— До апреля, Тём, — повторил я. — До апреля, боже ж ты мой. Ты куда так разогнался, а? Дожить ещё надо.

— Ну я уж так, просто тебе рассказал. Ты же не расстроился из-за этого?

Я по голове его потрепал, за щёку легонько его потискал и сказал:

— Не расстроился. Это твои мечты, твои цели. Иди и добивайся, ты же знаешь, я тебя во всём поддержу. — я за руку его схватил и по ладошке тихонько его погладил. — Рядышком со мной только будь, ладно?

Нашёл тоже, из-за чего переживать. Глупый ушастый мой заяц. Думал, я из-за его конкурсов начну волноваться. А сроки эти назвал, чуть до истерики меня не довёл. До апреля ждать результатов будет, говорит, с ума ведь можно сойти. Чуть ли не целый год с этого самого момента.

Десять месяцев результатов ждать нужно.

А если пройдёт? А если дождётся, а если выиграет, и скажут ему, что в Стэнфорде сможет учиться? И ведь уедет и меня здесь оставит.

И опять в груди что-то быстро мелькнуло, как будто воздуха в сердце надули, а потом резко всё встрепенулось и чуть не лопнуло. И снова кончики пальцев иголками острыми запылали.

Целый год почти. Долго ещё ждать придётся, к чему мне сейчас беспокоиться? Если так наперёд о всяких глобальных вещах буду переживать, совсем себя изведу.

Пока ведь всё хорошо. Пока лето, пока солнце и прохлада в тени пышной вишни. Ящерицы ползают под ногами, и кузнечики тихо стрекочут.

И пока ушастый со мною рядом.

Глава 5. "Человек в невысокой избушке"

V

Человек в невысокой избушке

Ташовка. Старая маленькая деревня.