Пока, заяц

И я тихо-тихо прошептал ему — так тихо, что слова мои слились с жалобным завыванием ветра:

— Нравится, что ли?

— Да, — еле слышно сорвалось с его губ и затерялось в шелесте метели. — Нравится очень. А тебе нравится?

Засмущал меня всего своим вопросом.

— Нравится, конечно, — ответил я.

Тёмка отпустил мою руку, обнял меня, чуть с ног не сшиб, и прижался к моей груди.

— Ты меня всегда по таким интересным и красивым местам таскаешь, — сказал он. — Я без тебя никогда бы в них не побывал.

Я погладил его по голове сквозь толстую вязаную шапку и произнёс:

— Они без тебя и не красивые даже. Понял?

— Понял.

***

Дома после монастырской прогулки так сладко и тепло, мы с ушастым чуть не растаяли. Тёмка в свою бежевую кофту с длинными рукавами переоделся, поверх неё серую жилетку старую нацепил, такую большущую и обвисшую, сказал, что от деда осталась. Замёрз, видать. Разлёгся перед телевизором на древнем колючем ковре с красными узорами, моську свою положил на подушку и защёлкал длинными пальцами по нашему древнему видику. Какую-то кассету в него засунул в чёрной безымянной коробке.

— Что включаешь? — я спросил его и поставил рядышком на пол кружку с горячим чаем. — Смотри не пролей.

— Сейчас увидишь, — хитро ответил Тёмка. — Тебе понравится. На той неделе нашёл. Жалко, что только одну кассету, там всего десять серий. Было бы больше, я бы все скупил.

И всё щелкает лежит кнопками на видике, на кружку с чаем даже не смотрит, обижает меня.

— Я тебе мёду положил, — я сказал ему тихо и сел на диван. — Пей, пока горячий.

— Подожди, Вить. Сейчас попью.

Лежал на холодном ковре кверху задницей, ногами болтал, как будто ему не двадцать лет уже, а десять, не больше. Кудряшками своими светлыми лежал-переливался в свете большущих лампочек старых советских гирлянд, которые мы с ним по полу перед телевизором разбросали. Змеёй пылающей сияли в полумраке нашей комнаты. Гирлянды одни и телевизор с выпуклым экраном в старой советской стенке.

Солнцем домашним светили, пожаром родным согревали холодные стены, жизнь разжигали в нашей квартире и воздух теплом наполняли.

Телевизор вдруг захлюпал помехами и заорал на весь дом:

— Юнивёрсал Интернэшнл представляет.

— Угадай кого? — запищал родной с детства голос.

И диктор повторил:

— Приключения Вуди и его друзей!

И зал весь наполнился тёплым родным дятловским смехом. В самое сердце каждой своей ноткой ударил. Будто не смех зазвучал, а трогательная симфония в консерватории заиграла. Цвета на экране забегали: такие знакомые, но далёкие, из глубин памяти прямо. Будто кусочек души кто-то выковырял искусно и на экране им решил заискрить, серость январской ночи горячими красками детства разбить захотел.

— Я с этим мультиком в детстве начал учить английский, — Тёмка сказал мне, вцепившись взглядом в экран. — Мне мама объяснила латинский алфавит. Я сначала «тне енд» читал. Прямо вот так, по-русски.

Я засмеялся над ним:

— Ага, то есть на «N» английскую у тебя ума хватило, а на «h» нет?

— Да ну чего ты? Я маленький был.

— Ой, сейчас прям вырос как будто? Лосёнок лежит и мультики смотрит.

Краски эти мультяшные всю нашу квартиру залили. На родном Тёмкином лице запестрили ярким светом, россыпью волшебного калейдоскопа засияли на его кудряшках. И мне в самую душу светили, и сердце будто неровно каждый раз вздрагивало в сладком трепете, когда экран весь трещал плёночными помехами. А сердце потом снова отмирало, опять стучало ровно и плавно, наполнялось музыкой знакомой и голосом из глубин памяти. А в уголке логотип из трёх золотистых букв так сладко сиял, сверкал добром и светом ушедших дней, золотом памяти переливался на пыльном экране.

— Зря они логотип поменяли, — я грустно сказал. — А этот закадровый голос оставили. Сто лет ему уже. А логотип убрали. Зачем? Непонятно.

— Это Чонишвили, — объяснил Тёмка, а сам на меня даже не посмотрел, к экрану с дятлом прилип. — Он у СТС всю жизнь диктором был. Мы в том году делали один видеоролик. Заказывали его голос для озвучки. Тридцать тысяч за одну страницу, прикинь?

— Одуреть можно.

— Ага. Вот Вадим тогда и одурел. Весь день по студии бегал, орал: «Чё он какой дорогой? Шлюхи и то меньше берут! Весь табун можно за такие деньги вызвать, они и ролик тебе озвучат и всё что хочешь на сдачу тебе сделают!»

— Голос-то в итоге заказали?

— Заказали, куда деваться. Всё равно потом заказчик его не утвердил.

— Ты серьёзно? И деньги уже были уплачены?

Тёмка засмеялся:

— Уплачены, да. Они, оказывается, этого, Всеволода Кузнецова хотели. Который с ТНТ. Ну этот, Том Круз, Кот в сапогах и у «Битвы экстрасенсов» диктор ещё. Всё напутали.

— Тупой платит дважды.

Вуди как-то по-дурацки пошутил, Тёмка засмеялся так громко, на меня наконец-то впервые за долгое время глянул и сказал:

— Я в детстве над мамой тоже так же любил прикалываться.

— Как?

— Она ходит по квартире, спрашивает: «Где моя заколка? Где моя заколка?». Я к ней подхожу и говорю: «Заколка?». Она говорит: «Да». Я спрашиваю: «Коричневая такая? Такая большая? Такая заколка-краб, чтоб волосы можно закалывать? Которую ты обычно на голове носишь, да?». Она с каждым вопросом всё с большим интересом такая: «Да, да, да! Видел?». И я ей говорю: «Не-а, не видел».

И опять весь расхохотался, моего чая горячего отхлебнул и чуть не подавился от смеха.