Последний Герой. Том 2

Просторный лифт мягко принял всех троих и пополз вверх. Тишина, только еле слышное глухое гудение. Дзинь. Двери разошлись на нужном этаже. Вышли.

— Ждите здесь, — коротко бросил Вальков и кивнул на лестничную площадку.

— Квартиру проверить? На всякий случай? — уточнил один из охранников.

— Ты глухой?! — рявкнул Валет. — Ждать здесь!

Настроение у него было паршивое. Уже несколько дней его терзало гнетущее чувство — будто за ним кто-то идёт. Не конкуренты, которых он в девяностые гасил без колебаний. Не бывшие «пехотинцы», которых потом кинул, когда уходил в тень, зачищая хвосты. Это было другое. Он не мог толком объяснить — кто именно и зачем. Но нутром чуял: за ним пришли. Кто-то, кто помнил. Кто-то, кто не простил. И почему-то он был уверен — этот враг будет самым опасным. Самым упрямым. Самым лютым.

Валет позвонил в дверь, обитую толстой кожей с латунными гвоздиками — смотрелась она в новостройке, как старинный сундук в супермаркете. Через несколько секунд глазок затянула тень, а после щёлкнул замок.

— Привет, — слабо улыбнулся Вальков. — Как договаривались… я приехал.

— Проходите, Герман Сильвестрович, — отозвался бархатистый женский голос — слишком правильный, выверенный, словно актриса читала по роли. Ни жизни, ни будничности — а сцена из фильма.

Вальков шагнул внутрь. Хозяйка закрыла за ним дверь, плавно, без звука.

— Опять кошмары? — спросила она, уже в коридоре.

— Да… сам не пойму, — отмахнулся Валет, оглядываясь. — Раскинешь карты?

— Пойдёмте… Посмотрим, что за тень стоит за вашей спиной.

Квартира напоминала не городское жильё, а лавку чародейки. Пол устлан восточным ковром, в воздухе — аромат полыни и чего-то терпкого.

Вошли в комнату. Окна плотно зашторены тяжёлыми бархатными портьерами, свет идёт от десятка свечей в бронзовых подсвечниках. На стенах — гравюры с символами, которые можно принять за старинные или просто модные. По полкам — вычурные железные банки с зеленым налетом, что внутри — неизвестно. Стопка книг с потёртыми корешками: «Ключ Соломона», «Оракул теней», «Сумеречная астрология».

Посреди комнаты два одинаковых кресла напротив друг друга, с изогнутыми ножками. Они были словно выдернуты из старинной фотокарточки: потемневшее дерево, резные подлокотники в виде змеиных тел, сиденье и спинка — обиты тускло-вишнёвой парчой с вытертым узором. А между креслами стоял маленький круглый столик, покрытый чёрной скатертью с вышитой пентаграммой.

— Садитесь, Герман Сильвестрович, — гадалка плавно присела напротив, вытаскивая карты. — Сейчас всё станет яснее… Или, наоборот, туманнее. Как пойдёт.

— Уютненько у тебя тут, — хмыкнул Вальков, оглядываясь. — И одновременно жутковато. Сколько раз был — никак не привыкну.

Вальков откинулся со вздохом на спинку, поёрзал, поводил глазами, будто искал что-то.

— У тебя есть выпить? — облизнул он пересохшие губы. В последнее время он крепко налегал на алкоголь, нервы играли скрипкой без смычка.

— Нельзя, Герман Сильвестрович, — мягко, но твёрдо ответила гадалка. — Перед сеансом спиртное закрывает потоки. Алкоголь мутит восприятие, размывает границы между правдой и вымыслом. Душа становится глухой, лживой. Даже карты это чувствуют — путаются, уводят не туда. А мне нужны вы — настоящий. Незамутненный, настроенный. Иначе говорить мы будем не с судьбой, а с демонами.

— Ладно… Черт с этой выпивкой… давай уже, вещай, Ванга.

Гадалка ничего не ответила, только слегка улыбнулась уголками губ. Пока Вальков еще что-то бубнил, её тонкие пальцы извлекли из-под столика старую колоду.

Карты были затёртые, с местами «махровыми» краями и пожелтевшим рисованным кантом — видно, далеко не новьё. На рубашке тиснение: выцветший рисунок солнца. Колода выглядела «настоящей», хорошо поработавшей — не из тех, что блестят глянцем в лавках эзотерики. На лицевой стороне вместо привычных игральных мастей — рисунки с лёгкой сепией времени, выглядели — будто сделаны вручную. Волки, вороны, лилии, замки, звёзды… Всё это смотрелось тревожно и завораживающе.

Гадалка тасовала неспешно, будто шепча и переговариваясь с каждой картой. Закончив, провела ладонью над колодой, словно сдувая с неё невидимую пыль. Затем вытянула три карты, разложив веером перед собой. Они легли на черную скатерть столика, как будто сами выбрали свои места.

— Первая — прошлое… — проговорила она почти шёпотом, переворачивая карту. — На ней — «Башня». Старая, одинокая, треснувшая по основанию. Гром ударил в вершину, обрушив флаг. Символ разрушений, старых грехов, неотмоленных долгов.

Вальков фыркнул.

— Ну, с прошлым у меня всё ясно.

Гадалка перевернула вторую карту.

— Настоящее… Видишь Тень?

На рисунке была человеческая фигура, стоящая в темном проеме. Лица не видно, только тень под глубоким капюшоном.

— Что там?

— Кто-то уже близко, — тихо ответила она. — Совсем рядом. На пороге.

Вальков приподнялся, будто хотел встать, но передумал. Улыбка сошла с его лица, сменившись тревожным напряжением. Прокашлялся в кулак.

— Кто?

Она медленно положила третью карту. Будущее.

— «Суд», — проговорила гадалка. На картинке — весы. На одной чаше — окровавленный кинжал, на другой — черная роза.

— Ну?! — Вальков заламывал пальцы. — Что там? Говори… Какой еще, на хрен, суд? Ну сужусь я с партнерами, бывает.

— Он тебя найдёт, — вдруг проговорила гадалка. — У него в руках правда. И она сильнее, чем твои деньги.

— Ты что несёшь?! — воскликнул Вальков. — Ерунду не городи! Кто найдет? Кто меня может…

— Я этого не вижу.

— Твою мать… И я на это ведусь!

Он вскочил, но снова сел под её взглядом, даже голову как-то неловко повернул — склонить не мог, но всё же.

— Это говорят карты, — спокойно пожала плечами гадалка. — Я всего лишь проводник. Передаю то, что приходит.

Она указала пальцем вверх, а потом — вниз:

— Оттуда или оттуда.

Голос её стал ниже, почти шепчущим, но с такой тенью в интонации, будто под полом, куда она указала, скрывалась бездна.

— Что делать-то? — облизал пересохшие губы Вальков. — У меня выборы, у меня стройки на носу… Мне сейчас не до этих твоих загадок-шарад, мать их!

— На сегодня всё, — спокойно, почти отрешённо произнесла гадалка, убирая ладони со стола. — Карты молчат. Приходи в другой раз.

Вальков недовольно скривился, тяжело выдохнул и, не глядя, достал из бумажника несколько пятитысячных купюр. Щелчком пальцев отправил их на столик:

— Сдачи не надо. Может, к следующему разу твои карты поумнеют и научатся говорить больше по делу.