Последний Герой. Том 2

— Да ну их… Какие, на фиг, пленницы? У меня всё добровольно, сам понимаешь. Думаешь, я им головы дурю?

— Ну, не без того, — усмехнулся я.

— Нет, Макс, ты не так смотришь. Я им не лапшу вешаю, я им надежду даю. Вот смотри… У одной муж — алкаш с запоями, у другой — «карьерист», на работе по пятнадцать часов и телефон вечно вне зоны, у третьей — просто пустота в душе, будто рядом никто и не живёт. У четвёртой — послеродовая депрессия, а муж как был на стороне, так и остался. Она вымоталась и не знает, где взять силы. Ну а отдушина человеку нужна. Надо же где-то говорить о своём, по-настоящему. Верить. Плакать. Раскрываться. В социуме, бляха, где тебя все видеть рады.

— Ого, — присвистнул я. — Я думал, ты шарлатан просто. Доишь их.

И сам споткнулся на полуслове. Где-то я это недавно уже говорил…

— А кто не доит, Макс? — с улыбкой прищурился Грач. — Только я хоть по-честному. Мзду не вымогаю. Сами приносят. Кто сколько может — от души. Нуждающиеся-то ко мне и не ходят. Все ж при бабле. И я им по уму, а вернее — из лишнего умствования как раз и выдёргиваю. И не в деньгах дело. Они после моих встреч начинают дышать. Понимаешь? Им легче становится. Потому что у нас — не просто треп. Надо открываться, надо чувствовать. Даже телом — мы ведь не просто сидим и философствуем, у нас и танцы, и практики дыхания, и женские круги. А где ещё найдёшь общество, где они почувствуют, что не одни?

Я задумался. Лил он сладко, и протяжно.

Грач хлопнул меня по плечу:

— Ха! Чего грузанулся!

— Да так, чуть к тебе в секту не захотел вступить. Хе-хе…

— Не секта у меня, Макс, — Грач поднял палец. — А остров. Для тех, кто тонет.

— Понял, не дурак, — кивнул я. — Был бы дурак, не понял. Всё, давай, иди, удачи…

Грач выбрался из машины неспешно, с ленцой, будто матрос на палубе, что пережил не один шторм. Походка вразвалочку, взгляд блуждающий — играет образ закоренелого сидельца мастерски. Сейчас это был уже не гуру и не проводник Солнца, а обычный «дядя, закурить не найдётся». Мастер перевоплощений, что тут сказать.

Но не прошло и двух минут, как вернулся обратно. Постучал по капоту.

— Закрыто, — сообщил, почесывая макушку, где сквозь крашеные волосы проглядывала седина на корнях.

— Дома нет? — предположил я.

— Давно нет, — пожал плечами. — Там в почтовом ящике уже такая стопка бумаг, что скоро крышку сорвёт. Сам понимаешь, люди старой закалки к бумажкам всегда трепетно относились. Значит, давно никого.

— Странно… — пробормотал я, вылезая из машины. — А ну-ка пошли, глянем.

Одним из надёжнейших источников информации всегда были бабушки у подъезда. Бдительные, глазастые, язык, как рация на общем канале. У этого дома тоже нашлись две, не у самого входа, а в обшарпанной беседке под потрескавшимся поликарбонатом. Сидели, щурясь на солнце, спорили с жаром — кажется, про льготы на проезд и новые цены на лекарства. Спор шёл оживлённый, с перекрёстными воспоминаниями о том, как раньше было, и как теперь — «никакого порядка».

— Добрый день, дамы, — приветливо кивнул Грач, подходя ближе.

На нём — льняная рубашка, расстёгнутая почти до солнечного сплетения, откуда выглядывала загорелая грудь. Джигурда, блин, да и только.

— Здрасьте-мордасьте, — хмыкнула одна из бабушек, сдвинув очки на кончик носа и смерив его взглядом. — Опять, небось, пылесосы свои втюхивать будете? Али посуду чудо-германскую?

— Ты что, Петровна? — осадила ее подруга. — Память отшибло? Пылесосники уже лет как пятнадцать не шастают. Это, наверное, за выборы пришли агитировать.

— Не угадали, — улыбнулся я, вступив в переговоры. — Полиция, — и сверкнул корочками, не раскрывая. — Подскажите, в квартире Егоровых кто-нибудь живёт?

— Полиция, значит? — переспросила Петровна, прищурившись, снова поправила очки и уставилась в упор. — Больно молодой. Вот раньше мильцанёр по улице идёт — видно сразу, форма, выправка. А сейчас — тьфу! Али девка, али постовой недоросль, не разберёшь.

— Не бухти, Петровна, — отмахнулась вторая. — Парень-то складный, плечистый. Совсем на девку не похож.

— Так я ж не про него, я про вообще… А что до Егоровых — так нет уже никого.

— А когда будут? — осторожно уточнил я, почувствовав, что контакт установлен.

— Никогда, сынок, — перекрестилась бабка и потупила взгляд. — Отмучилась старая. Всё сыночка своего ждала, Андрюшеньку, всё твердила — «вот придёт из тюрьмы, я блинчиков ему напеку, борща сварю». А он… больше двадцати лет как в застенках помер. Непутёвый был. А она, бедная, до последнего всё ждала.

Ясно. Но вопросы у меня ещё не кончились.

— А квартира? Кто там теперь?

— Да никто. Стоит запертая. Говорят, делить её будут, но родня где-то по заграницам. Вроде как, в Европию уехали, чтоб она провалилась вместе с ихней Америкой. Стервятники, одним словом — всё как всегда.

— Спасибо, дамы, — кивнул я и, уже по-современному, добавил: — Хорошего дня вам.

Почему так сказал, сам не понял. Чуток покоробило даже, чужое это для меня выражение.

— Гляди-ка, вежливый какой, — заохали бабульки почти хором. — Прямо не полицай, а продавец из Эльдарады.

Мы отошли от беседки и вернулись к машине. Грач бросил на меня взгляд, в котором уже блеснула та самая, знакомая с девяностых, озорная искра — запахло авантюрой.

— Ну и что делать будем? — с нарочитым безразличием протянул он, но глаза у него всё поблескивали.

— Вскрывать хату, — не стал я юлить. — Ночью. Подойдём тихо, аккуратно. Отожмём дверь фомкой, обыщем.

— Фомка? Кхе-кхе… А между прочим, перед тобой один из лучших медвежатников. Бывших, конечно. Но сам знаешь — руки помнят.

— А отмычки, инструменты, или что там у тебя — остались? Или теперь только свечи да мантры?

— А как же, — усмехнулся он.

Наклонился, открыл бардачок, достал с виду обычную автомобильную аптечку. Пластиковый бокс с красным крестом. Щёлк — крышка открылась. Внутри аккуратно разложены крючочки, кривой пинцет, какие-то хитрые загогулины с плоским стержнем. Отмычки разных сортов, в общем.

— Всегда с собой, — гордо сказал Грач, будто показывал грамоту за особые заслуги. — Вдруг пригодится.

— Промышляешь? — неодобрительно вскинул я бровь, все-таки я мент, а не разбойник.

— В завязке, сам знаешь… — развел руками Грач. — Но привычка — вторая натура. Эти же инструменты, как мои вторые руки. Как-то спокойнее с ними.

— Пошли, — скомандовал я.

Мы не стали ждать, незаметно для бабулек проскочили в подъезд. Нашли нужную квартиру с обшарпанной железной дверью.