Привет, заяц

Да и не будет.

К его миру тянуло. К его «нормальному» и «правильному» миру, где были все эти обычные незамысловатые вещи – бокс, войнушки, рыбалка, посиделки на крышах, прогулы школы, «нормальные» ребята и крепкая мужская дружба. У него было всё то, что я в своей жизни по разным причинам упустил.

То ли из-за мамы, то ли из-за отца. Уже и не важно.

Важно, что упустил. Важно, что у меня этого не было.

У Вити зато было. И я это всё в нём видел. Видел и, словно самый настоящий паразит, присосался к нему и наслаждался его же жизнью. Наслаждался присутствием рядом с тем, какой бы могла быть моя жизнь, какой бы я хотел её видеть. Каким хотел бы видеть себя. Отдавался на растерзание фантомным желаниям быть, как он. Нагло обманывал свой разум, будто бы я действительно и был таким, как он. Будто бы я являлся им самим, «нормальным» и самым обычным мальчишкой.

Мне его как будто сама судьба послала, чтобы я мог хотя бы на минутку посмотреть на тот мир, в котором мне всегда хотелось пожить.

Самый прекрасный вид на всём белом свете.

Смотришь на него и оторваться не можешь.

Приятно. Сладко. Тепло.

Витя.

Глава 7. "Побудь ещё немного"

VII

Побудь ещё немного

Я проснулся под утро с мерзким и колючим чувством на душе, с чувством того, что всё это был сон, а в реальности не было ни его, ни того вечера, что уже стал воспоминанием. Последний раз у меня такое было в детстве, снилось, что мне подарили большущего динозавра, о котором я давно мечтал. И сон был такой реальный, такой настоящий, я прямо в руках динозавра этого держал, даже запах дешёвой пластмассы наутро вспомнился. А потом проснулся, и никакого динозавра, оказывается, и не было. Так на душе стало по-идиотски скорбно и тоскливо, прямо до слёз.

Вити нигде не было. Пустая половина кровати, скомканное одеяло, подушка валялась на полу. А его не было.

Пять утра. Куда он ушёл? Почему так рано? Мы же с ним договорились вместе пойти в школу. За окном уже просыпались родные панельки. Солнца ещё никакого и не было, ночная темень и тёплый свет путеводных звёзд уличных фонарей. Я протёр глаза и заметил, как чья-то тень мелькнула на балконе прямо за плотными занавесками.

Витька. Стоял и курил, опять в одних штанах и без верхней одежды, совсем не боялся простудиться. Довольная улыбка сама расплылась у меня на лице, и я спокойно задышал. Вот же он, прямо передо мной, за дверью стоял, пускал серые дымные колечки. Родным лёгким запахом курева меня угощал через тонкие щели в двери.

Он вошёл в комнату, увидел меня и так улыбнулся, будто всю ночь ждал, пока я проснусь. Я уставился на него в тусклом уличном свете, смотрел, как тени на его лице играли свой импровизированный театр.

Витька прошептал:

— Ты чего не спишь, а? Пять утра ещё только.

— А ты сам чего не спишь? — я так же тихо ответил ему. — Я думал, ты ушёл.

Он усмехнулся над моей глупостью и на диван ко мне лёг. Повернулся на бок и своим носом моего носа коснулся. Комната наполнилась сигаретным дымом, и я незаметно вдохнул поглубже, чтобы распробовать запах.

— Куда я без тебя-то пойду? — он шепнул мне. — Договорились же вместе в школу. Спи ещё, два часа есть.

— Я не хочу, — ответил я и схватил его холодную крепкую ладонь. — Ты хорошо спал?

Он молча кивнул.

— А ты? — он спросил меня.

— Я тоже.

— Я не храпел?

— Совсем немножко.

— Серьёзно? Ничего себе, — удивился Витька. — А я думал, что не храплю. Мне никто никогда не говорил. Извини, если мешал спать.

Я хотел ему тогда сказать: Витя, знал бы ты, как я был в тот момент счастлив, что ты лежал здесь рядом со мной, гладил меня по щеке, провёл со мной целую ночь в моём гнёздышке, что никакой дурацкий храп ни в жизни не мог затмить значимость и прекрасность пережитых мною впечатлений. Но я на такое был не способен, мог лишь мямлить, бубнить и что-то там несвязно произносить каждый раз, делая заказ в какой-нибудь забегаловке, заставляя кассира переспрашивать меня по два раза, что именно я имел в виду. Вместо этого я промолчал и робко поцеловал его уже согретую руку.

— Полежим так до семи? — я предложил ему.

— Давай. Если не уснём.

Я накрыл его нашим одеялом, на миг коснулся его холодного живота и постарался подпереть покрывалом все щели, чтобы ни с какой стороны его не продувало, пусть согреется. Он смотрел на эти мои проявления заботы и по-доброму улыбался, может быть, искренне был тронут, а может, просто умилялся моей неуклюжести. Провалялись мы с ним так на диване до семи утра, как и планировали. Лежали, смотрели друг на друга, краем глаза наблюдая, как за окном просыпались дома, как не спеша рассеивались невесомые сумерки.

Витя ушёл в ванную, а я стал заправлять нашу кровать и складывать диван. Снова сделал его одиноким и безжизненным, таким никчёмным и бессмысленным. Я отодвинул кусочек занавески и выглянул в окно, наблюдал, как очень так легонько возбуждённо порозовел краешек неба, как свет уличных фонарей пронзал просыпавшиеся девятиэтажные лабиринты и провожал взглядом спешивших на работу заводчан. Глаз не мог оторвать от этой утренней безмятежной пустоты. Везде пустота. И лишь одинокий автобус под окнами мчался в никуда по снежной реке. Ещё один чудесный декабрьский вечер стал воспоминанием.