Привет, заяц

— Нравится? — я спросил его.

— Да. Красиво тут у вас. Спасибо, что позвал.

Я так сильно хотел его обнять в тот момент, но не мог этого сделать из-за родственников неподалёку, просто стоял рядом с ним и продолжал играть роль его друга.

Он вдруг спросил меня:

— А у вас тут баня-то есть?

Я пожал плечами.

— Вроде всё ещё есть. Я последний раз туда в детстве ходил. Не очень люблю всё это дело. А что?

Он так ехидно улыбнулся и еле слышно сказал:

— Да нет, просто спросил.

Воздух был такой сухой, такой тонкий, пронзительный и жгучий, что мне хотелось съёжиться в комочек, спрятать морду в капюшоне и не высовываться до самой весны. По берёзовым веткам скользили солнечные лучи, осыпали их холодным блеском алмазных огней. Ветер снова затих, и снег, словно благодать, начал большими клочьями кротко спускаться на землю.

Нам с Витькой предстало волшебное зрелище – бесконечное пространство вокруг, один сплошной снежный поток, как будто разверзлись небеса, рассыпались снежным пухом и наполнили воздух каким-то движением и умиротворённой суетой. А этот пряный аппетитный аромат горящей древесины, домашних печей, что согревали своим теплом жителей деревни, от него у меня аж слюнки потекли. Как же я давно здесь не был, и какой же всё-таки хорошей это было идеей выбраться сюда с ним. Спасибо маме.

Дом у нашей бабушки был совсем уж маленький и скромный, всего одна большая светлая комната с диваном, подтопкой, кроватью и старым советским трюмо. Телевизор стоял на ещё дореволюционных времён комоде и показывал всего три самых первых канала. Выбирай, что хочешь – новости, сельский час или Поле Чудес, ни в чём себе не отказывай. Мне этот домик всегда казался уютным, таким простым, родным, с аккуратно сложенными стопкой подушками на кровати, накрытыми кружевным покрывалом, с кучей старых чёрно-белых фотографий моих прабабок, прадедов и других родственников, которых я никогда не знал, а на полу лежал аляпистый бордовый ковёр с колхозными расписными узорами.

Несколько человек обычно спали в этой комнате, кто на диване, кто на кровати, кто за печкой, кто-то в сенях, кто в тёплом сарае, а нам с Витькой тётя Наташа предложила лечь на веранде, на старой скрипучей панцирной кровати. И я был этому очень рад, ведь веранда казалась мне одним из самых уютных мест в этом доме. Там мы с ним могли бы закрыть дверь изнутри, и никто бы нам не помешал. Шума, конечно, будет много, кровать скрипела при каждом шорохе, но что поделаешь.

Мы с ним скрипнули деревянной дверью с огромными щелями между досками, наступили на хрустящие листья высохшей герани и защёлкнули шпингалет. И воздух был такой аппетитный, наполненный сладкой пряностью закатанных на зиму банок, такой прохладный, но по-своему тёплый, с ароматом старой советской мебели и выцветших клеёнок. А в конце вытянутой комнаты стояла высоченная железная кровать, красная, облупленная, с мягкой периной, пышными подушками, а на стене висел бархатный гобелен с оленями в лесу. Я подошёл к холодному окну, потёр рукой и ничего, кроме непроглядного инея, не увидел.

— Ну вот, считай, у нас своя комната, — обрадовался Витька, бросил спортивную сумку с нашими вещами на кровать, отчего она жалобно заскрипела. — А, понятно. Спать будем громко, значит, да?

Я засмущался и сказал:

— Тут уж от тебя зависит.

Мы с ним так долго ехали в эту деревню, так соскучились по друг дружке за эти два часа, он подошёл сзади, обнял меня своими холодными руками, спокойно и расслабленно вздохнул мне прямо над ухом и положил мне голову на плечо. Я весь заёрзал, заулыбался, стал тереться волосами об его ледяные руки, а сам поглядывал на старый выпуклый телевизор на советском комоде.

— Блин, точно, — вдруг сказал я и подлетел к этому телевизору. — Тут у бабушки куча старых кассет где-то лежит. Какие-то ещё мои, какие-то родственники свезли за все эти годы.

— А видик есть?

— Есть. В сенях лежит, надо притащить.

Витька обрадовался:

— Ну вот, а ты переживал, что заскучаем.

Я вдруг удивлённо его переспросил:

— Я? Заскучаю? С тобой? Ты чего уж. Я в русской деревне. Зимой. Скоро Новый год. Да ещё и ты рядом. Мне очень и очень хорошо. Совсем не заскучаю.

Он плюхнулся на скрипучую кровать, так громко затрещала старая панцирная сетка, он засмеялся и спросил:

— А чего ты так постоянно делаешь акцент на том, что это русская зима и русская деревня? Мы в России, какая тут ещё зима будет?

Я сел к нему рядышком и почувствовал, как медленно задница стала тонуть в этой мягкой перине:

— У меня же прошлый год в Штатах прошёл. И зима тоже. И Новый год.

— А, блин, точно, — сказал он и закивал головой.

— Там, конечно, у нас в горах был снег. Но это всё равно не то. Не было таких трескучих морозов, всего этого зимнего волшебства. И деревни там такой не было.

Я на секунду задумался.

— Хотя нет, деревня была, я как раз там жил в деревне около Лэйквью.

Витька вдруг засмеялся и накрыл лицо руками.

— Что?

— Да ничего. Ты просто так смешно рассказываешь. Сравниваешь калифорнийскую деревню в двух часах езды от Силиконовой долины с этой вашей Красной Новью. Ха, ну ты даёшь, я не могу.

<