Привет, заяц

empty-line/>

— А, да, тебе же год не засчитали из-за Америки. В девятнадцать лет, получается, школу закончишь?

— Да. В девятнадцать.

Антоха недовольно цокнул:

— Всё у тебя не как у людей, а.

Он ещё разок сильно затянулся, а потом вдруг что-то вспомнил и сказал мне:

— А, Тёмыч, это, сгоняй на кухню, там ещё шампуров донеси. В железной ванночке, увидишь, ладно?

Я сбегал на кухню, тётя Наташа мне вручила ту самую железную ванночку с мясом, и такая она была тяжеленная: как только взял её, сразу же почувствовал, как задрожали мышцы в руках, и как бы я ни пытался сосредоточиться и унять эту дрожь, у меня ничего не получалось. Я вышел на крыльцо и аккуратно пошёл вниз по ступенькам, всё боялся поскользнуться, Витька с Антоном с сигаретами в зубах суетились вокруг мангала, что-то весело обсуждали, я наступил ногой в этот пышный снег и вдруг почувствовал, как нога сама предательски подвернулась, и вся тара вместе с переливающимся замаринованным мясом полетела прямо в сугроб у крыльца.

— Да, Мурзин, ёб твою мать! — Антон оскалился на меня. — Хуле ты такой весь бракованный, а?

Я стоял на четвереньках в холодном снегу, поднял дрожащую голову и увидел, как они с Витькой уже собирали руками куски мяса и отряхивали их от снежинок.

Еле слышно я пробубнил:

— Я, кажется, поскользнулся или запнулся обо что-то.

Хотя сам прекрасно знал, что неправильно распределил нагрузку на слабые мышцы, на руки и на ноги, отчего и потерял равновесие, но не стал это всё Антохе объяснять, знал ведь, что он не поймёт.

Антоха на меня так злобно замахнулся и прикрикнул:

— Ух, блядь. Как ёбнул бы разок!

Я встал на ноги и отряхнулся от снега, посмотрел на Витьку, поймал его суровый и сердитый взгляд, которым он сверлил Антоху, заметил, как у него задёргались скулы, услышал в завывающем ветре, как тихонечко захрустели его костяшки.

— Антох, отойдём покурим? — он спросил его тихо.

Антон подобрал последний кусок, сдул с него остатки белёсого снега и сказал:

— Да чё ты, здесь давай покурим?

Витька настойчиво положил ему руку на плечо, легонечко так развернул его в сторону калитки и сказал:

— Не, базар есть. Не при детях. Пошли, отойдём.

Базар есть.

Впервые от него такое словечко слышу. Они громко скрипнули калиткой и исчезли за высоченным деревянным забором, оставили меня одного вслушиваться в завывание ветра и треск дровишек в ржавом мангале. Я окинул взглядом белёсый снег с редкими кровавыми каплями от мяса, увидел вмятину от своего падения и в очередной раз сокрушался, какой же я всё-таки беспомощный доходяга, весь вдруг раскраснелся и вовсе не от мороза.

А их всё нет и нет. Минута прошла. Две. Пять. И никого. Давно уже должны были по сигаретке выкурить, чего так долго стоять на холоде? Калитка вдруг жалобно скрипнула, во дворе появился Антоха, тихонечко прошагал мимо меня, даже не глянул в мою сторону, виновато опустил голову, громко шмыгнул и вошёл в дом. Витька деловито сел на крыльцо, даже не посмотрел на меня и спокойно закурил, а сам стою и вижу, как он так слегка дёргает плечом, будто нервничает, как поглядывает украдкой на свои ладони, с хрустом сжимает их и разжимает, а костяшки все красные-красные, и только на одной руке, на правой.

— Ты его ударил? — я спросил аккуратно, стоя на пару ступенек выше него и глядя ему в спину.

Витька усмехнулся и ответил:

— Нет. Кто сказал?

— Руки твои.

Он обернулся на меня и засмеялся:

— Совсем ты уже, да? С руками разговариваешь.

— Да ты чего такое творишь-то, Витёк? Он же брат мой, он же…

Он вдруг швырнул бычок в сугроб, выпрямился, подошёл ко мне вплотную и задышал на меня своим прокуренным дыханием:

— А что он сделает? Батьку своему нажалуется, да?

Хлопнул меня по плечу и ушёл в дом, оставил меня на морозе думать, гадать, что же там у них произошло и о чём они разговаривали. Я приоткрыл калитку и выглянул во двор, увидел там взъерошенный сугроб и парочку алых капель на снегу, и всё мне стало сразу понятно.

На улице уже совсем стемнело и деревня погрузилась в сон. Наш дом наполнился родственниками и запахом самых разных салатов. Больше половины собравшихся людей я даже не знал, были среди них и старики, и просто взрослые люди, чуть постарше нас с Витькой.

— Ой, Артёмка-то уже как вырос, мамочки родные, вы посмотрите!

— Жених уже! Настёнку-то нашу видал? Когда сватать будем?

— Артёмик, мне на работе надо тест на профпригодность на компьютере сдавать, у тебя ноутбук с собой? Помоги уж тёте Люсе, она старая уже, с мышкой обращаться совсем не умеет.

Стол в цветастой кружевной скатерти искрился пёстрой россыпью самых разных салатов и закусок, каждое брёвнышко в доме пропахло сочным мясным дымком, и воздух наполнился пряным душком бабушкиной самогонки.

Тётя Наташа потянулась через весь стол с бутылкой и сказала:

— Витька, налить тебе?

А он так посмотрел на меня, будто спрашивал разрешения, и заулыбался. А я что, да мне всё равно, пусть пьёт, его дело. А я откажусь, как всегда.

— Да, налейте, тёть Наташ, — сказал он и дал ей свою гранёную рюмку.

Уши закладывало от их бормотания, кто-то уже вовсю горланил песни, а я, чтобы отвлечься, сидел и смотрел в окно. Любовался, как деревню накрыли длинные зимние сумерки, как снег падал на землю и одевал своим белым мраком деревянные домики. По всему горизонту в избушках засияли огоньки домашнего очага. Бледный свет уличной лампы ложился на зимнюю спокойную деревенскую улицу и тонул в потемневшем воздухе. Несмотря на жуткий холод и моих не самых любимых мною родственников, эта зима меня так завораживала, дарила мне только самые приятные эмоции, и будь я не таким забитым и неуверенным, так бы и взял Витьку с собой, уселся бы с ним на санки и скатился бы с ним с горы с радостным криком.