Просветитель
Шрифт:
Холмогоровъ началъ кашлять, какъ-бы стараясь замять разговоръ, и потомъ произнесъ:
— Если-бы ты предложилъ мн по-пріятельски създить за рыбой, то, я не отказался-бы, а вдь ты сказалъ: «адьютанта командирую». По-пріятельски — изволь, я съзжу.
— Да ужъ поздно теперь. Дьячекъ подетъ. А хать теб было прямое дло. Ты и гастрономію знаешь, и все эдакое… можетъ быть, ты въ город и заграничную рыбу тюрьбу нашелъ-бы… Устрицъ купилъ-бы. Ну, мы и утерли-бы всмъ здсь носъ-то. Сырыхъ я не могу сть, а жареныхъ на скорлупкахъ могу… Эіопомъ-то называлъ меня, а выходитъ, что самъ Эіопъ.
— Ну, ну, ну! Я бранить себя не позволю! — послышалось изъ другой комнаты.
— Да вдь ты мертваго выведешь изъ
— Да вдь ужъ для насъ хлопочутъ объ облав. Учитель хлопочетъ и все наладилъ. А я нездоровъ. У меня я подагра разыгрывается.
— Что такое? — спросилъ Самоплясовъ.
— Подагра. Ножныя боли, подагрическія боли. Сегодня страшно большой палецъ на правой ног болитъ, а это ужъ предвстникъ.
— Подагра… Въ первый разъ слышу такую болзнь. Вдь выдумаетъ тоже болзнь!
— Эта болзнь у меня давно. Разыграется она, такъ я тогда и совсмъ ходить не буду мочь, даже и стоять будетъ трудно.
— Зачмъ-же ты халъ съ такой болзнью?
— Да вдь ты-же пригласилъ меня къ себ въ гости на облаву.
Самоплясовъ ршительно не зналъ, чмъ ему заняться.
«Пойти разв къ двушкамъ на посидлки? — мелькало у него въ голов. — Отправиться къ учителю въ школу на спвку?»
Онъ позвалъ тетку. Та выглянула и спросила:
— Самоварчикъ поставить?
— Зачмъ-же это я буду съ одного свое брюхо теплою сыростью наливать! А вы вотъ что мн скажите: есть здсь сегодня у кого-нибудь посидлки?
— Не начинались еще, мой милый. У насъ двушки посидлки всегда начинаютъ съ Филиппова поста. Свадьбы кончатся — ну, и посидлки начнутся. Недльки черезъ дв теперь.
— А свадьбу сегодня играетъ кто-нибудь здсь?.. — допытывался Самоплясовъ.
— Какая-же можетъ быть, милый мой, свадьба во вторникъ! — отвчала тетка. — Что ты!
— Ахъ, да… и то… Здсь у васъ я и дни-то перезабылъ. А то вдь и у насъ въ Петербург… По вторникамъ, четвергамъ и субботамъ кареты на вечеръ отпускаемъ по четыре рубля въ вечеръ, а то и по три, а въ свадебные дни семь — восемь рублей. Ну, ладно… Ничего больше. Ступайте! — кивнулъ Самоплясовъ тетк и крикнулъ Холмогорову:- Баринъ, а баринъ! Давай телефонъ проводить отъ скуки!
— Да вдь ужъ общались теб прислать искусника и для телефона и для электрическихъ звонковъ, — послышалось изъ сосдней комнаты.
— Ну, давай въ подзорную трубу звзды небесныя разсматривать. Заберемся наверхъ въ свтелку, наладимъ и будемъ смотрть.
— Не могу я… Я вдь сказалъ теб, что у меня подагра…
— Ну, компаньонъ! Какой-же ты посл этого компаньонъ, коли ты хозяина потшить не хочешь! Не компаньонъ ты, а… Ну, да чортъ съ тобой.
Самоплясовъ сталъ надвать тулупчикъ, чтобы идти къ учителю на спвку.
XIII
Поминки отца удались Самоплясову на славу. Вылъ морозъ, и непролазная грязь на улиц села Антропова подмерзла и сдлалось сухо. Добрая половина села въ этотъ день не работала по случаю поминокъ. Ученики сельской школы, взявшіеся пть на клирос во время заупокойной обдни, не учились. Передъ обдней была опять спвка. Обденная стряпня началась еще до разсвта. Для стряпни было приглашено шесть бабъ и дв изъ нихъ были спеціально рекомендованы въ распоряженіе Колодкина, ему на подмогу. Стряпня длилась на двое: для простонародья и для гостей. Такъ эти стряпки называлъ самъ Самоплясовъ. Четыре бабы подъ наблюденіемъ Соломониды Сергевны, тетки Самоплясова, варили щи въ большихъ котлахъ, взятыхъ напрокатъ у лавочника Молочаева, валяли и пекли пироги съ рисомъ и приготовляли кисель. Тридцать селедокъ были накрошены въ глиняную чашку, политы уксусомъ и маковымъ масломъ и составляли закуску. Водка и пиво были поручены дочери Соломониды
Сергевны Феничк, чтобъ она выдавала всмъ по стакану водки и по бутылк пива. Стряпня для гостей началась даже съ вечера. Дьячекъ Кузьма привезъ изъ города судаковъ и осетрины, и Калина Колодкинъ длалъ изъ судака салатъ-ерши, украшая его раковыми шейками. Надъ помогавшими ему бабами онъ такъ командовалъ, что буквально замучилъ ихъ. Он толкли миндаль, что-то протирали сквозь сито, терли на терк, взбивали яица метелками изъ соломы. Вмсто поминальнаго киселя въ стол для гостей готовилось что-то въ род бланъ-манже изъ сливокъ, яичныхъ блковъ и миндаля. Не забыты были и блины. На шестк русской печи стояла громадная блинная опара. Рыбу осетрину Колодкинъ ршилъ подать теплую подъ соусомъ изъ благо вина съ лимонами, для чего потребовалъ бутылку сотерну и тутъ-же выпилъ самъ полбутылки для бодрости.Колодкинъ не пилъ ничего хмльного мсяца четыре. Хорошее вино на него сразу подйствовало. Онъ сейчасъ-же повеселлъ и, стряпая, сталъ напвать бабамъ «Фонарики-сударики, горятъ себ, горятъ».
Черезъ полчаса онъ говорилъ Соломонид Сергевн:
— Не выпить было нельзя, а боюсь, какъ-бы моя нутреняя жаба не разыгралась и не запросила еще вина. Тогда совсмъ бда.
— О, Господи! — испуганно говорила Соломонида Сергевна. — Зачмъ-же вы это длали? Зачмъ пили?
— Усталъ очень. Нужно было подкрпить силы.
— Ахъ, Боже мой! Какъ-же это вы такъ?.. Лучше-бы кофейку крпенькаго. Ну, что будетъ, если вы запьете?
— Тогда ужъ я самъ въ себ не воленъ.
— Дать вамъ чернаго кофейку?
— Пожалуй, давайте. Да надо скорй сладкаго сть.
— Какъ сладкаго? Что сладкаго?
— А чего попало. Сахару, такъ сахару, конфетъ такъ конфетъ, мармеладу. Это отшибаетъ.
Колодкинъ выпилъ стаканъ сильно сладкаго кофе, но имя въ своемъ распоряженіи коньякъ для стряпни, ложась спать, «дерболызнулъ» стаканчикъ коньяку.
Утромъ къ обдн и къ поминальному обду пріхали, кром доктора Клестова и лсничаго Кнута, мельникъ Дементьевъ и лсной торговецъ Каверзневъ изъ сосднихъ деревень, а также и священникъ изъ другого прихода отецъ Василій Тюльпановъ. Священникъ Тюльпановъ пріхалъ уже въ половин обдни, былъ съ дьячкомъ и узломъ съ ризой и, здороваясь съ Самоплясовымъ, который стоялъ въ алтар, сказалъ ему:
— Не утерплъ, чтобы не пріхать на панихидку по уважаемому батюшк вашему, и вотъ съ вашего разршенія и съ соизволенія отца Іова посл литургіи вступлю въ сослуженіе. Не могъ себ отказать, не могъ. Очень ужъ уважалъ покойника, зная его боле десятка лтъ.
Отецъ Василій Тюльпановъ былъ благообразный небольшого роста самый безобидный старичекъ, но отецъ Іовъ Свтильниковъ его пріздъ счелъ себ за обиду и видлъ въ этомъ покушеніе на доходы своего прихода.
— Позволите, досточтимый Капитонъ Карпычъ? — обратился къ Самоплясову отецъ Василій.
— Съ превеликимъ удовольствіемъ, батюшка… И даже прошу. Чмъ парадне, тмъ лучше. На духовенство я не жалю. А посл всего онаго прошу ко мн помянуть. Поминки у меня въ дом.
— Тоже почту за удовольствіе… Отъ поминовенія усопшихъ не слдъ отказываться. Сіе не въ моихъ правилахъ. Охотно, охотно…
Самоплясовъ тутъ-же началъ приготовлять для него трехрублевку.
Въ церкви было много народа, но еще больше богомольцевъ бродило по кладбищу. Въ числ гостей въ церкви стояли волостной писарь Взоровъ, волостной старшина Распоркинъ, фельдшеръ Христофоровъ, содержатель постоялаго двора Амосъ Сергевичъ Герасимовъ, матушка-попадья отца Іова Феона Алексевна — очень грузная дама по росту и толщин, дьяконица Васса Андреевна — наоборотъ очень маленькая и тощая женщина и повивальная бабка и фельдшерица Елизавета Романовна Откосова, красивая вдова, очень любившая вызжать на практику въ мужскихъ сапогахъ съ высокими голенищами.