Просветитель

— Насчетъ посуды я обдумалъ, — продолжалъ онъ, прожевывая кусокъ и садясь за обденный столъ. — Посуда плевое дло. Глиняныхъ чашекъ и ложекъ для щей вы наберете у лавочника Василія Иванова Молочаева. Ну, и стакановъ или кружекъ… А ножей и вилокъ имъ не надо. Зачмъ ножи и вилки? Вдь въ сущности имъ главное вино и пиво при поминовеніи.

— А остальное неужели ни во что не цнятъ? засмялся Холмогоровъ, взявъ со стола съ закуской сыръ и отрзывая себ кусокъ.

— Право, не цнятъ. Здсь такой народъ. Да и везд онъ одинаковъ, — отвчалъ отецъ Іовъ. — Помянуть по-ихнему — выпить. А остального и не надо, пожалуй. Вдь пирогъ, щи и кисель. Другихъ разносоловъ, я думаю, Капитонъ Карпычъ не будетъ имъ длать. Ну, кутья… А для всего этого и деревянныхъ ложекъ довольно. Вилки для простого народа руки… А пить такъ онъ и изъ берестяного стакана склоненъ.

Колодкинъ во всемъ бломъ — въ куртк, передник и колпак — длалъ все по ресторанному. Онъ принесъ къ столу кастрюльку, обернутую полотенцемъ, и тутъ-же при обдающихъ разливалъ въ бульонныя чашки борщокъ, а тетка Соломонида Сергевна подавала ихъ каждому и предлагала дьябли на тарелк.

— Но только изъ-за храминки-то въ волостномъ придется вамъ, многоуважаемый, и старшину Распоркина пригласить на поминовенье-то, — обратился отецъ Іовъ къ Самоплясову.

— Всенепремнно. Какъ-же иначе? Старшина, — отвчалъ Самоплясовъ.

— Вдь у васъ, по всмъ вроятіямъ, поминовеніе-то будетъ двоякое, то-есть дленіе на козлищъ и овецъ?

— А то какъ-же. Вотъ всхъ друзей моихъ приглашу къ себ на обдъ, сюда, а тамъ ужъ будетъ тетенька Соломонида Сергвна распоряжаться. Нешто возможно вмст! Васъ попрошу сюда съ матушкой пожаловать. Отца дьякона съ супругой. Лсничему Ивану Галактіонычу Кнуту надо записку послать. Старшину… лавочника Молочаева, мельника, повитуху нашу, учительницу. Этихъ всхъ сюда.

— Писаря не приглашайте. Фанаберіи много въ голов, а толку мало, — шепнулъ отецъ Іовъ.

— Нельзя. Онъ мн облаву устраиваетъ, бабъ въ лсъ сгонитъ.

Отецъ Іовъ взялъ чашку съ борщкомъ и нюхалъ.

— Что значитъ поварская-то стряпня! Ароматъ… — произнесъ онъ. — Это какъ называется? Не супъ де шассеръ?

— Борщокъ, — отвчалъ Самоплясовъ.

— Борщокъ, борщокъ. То-то свекольникомъ-то отражаетъ! То борщъ, а это борщокъ.

— Повара, говорятъ, и изъ черепахи могутъ такой супъ приготовить, что языкъ проглотишь, — сказалъ учитель.

— А то какъ-же… Супъ тортю… первая гастрономія… — откликнулся хриплымъ басомъ Koлодкинъ. — А только его можно и не изъ черепахи соорудитъ. Тотъ-же вкусъ.

— А изъ чего?

— Бычьи хвосты и телячья головка.

— Ну, такъ вотъ ты и сооруди, Колодкинъ, къ поминальному обду, — отдалъ приказъ Самоплясовъ.

— Нельзя, ваше степенство.

— Отчего?

— Не полагается. Не законное меню выйдетъ. Для поминальнаго обда идетъ по положенію или супъ прентаньеръ или уха… Иначе фасонъ обда испортишь, — далъ отвтъ Колодкинъ.

Подали второе блюдо: шофруа.

XI

Колобки и стопочка шофруа изъ дичи, какъ неизвстное блюдо, произвели на гостей недоумвающее впечатлніе, чему очень радъ былъ Самоплясовъ. Даже докторъ Клестовъ, положивъ себ на тарелку этого кушанья, разсматривая его, произнесъ:

— Фу, какая мудреная да! Не знаешь даже, какъ ее и сть — вилкой или ложкой.

— Любимое мое кушанье, Гордй Игнатьичъ, — отвчалъ Самоплясовъ, сіяя отъ удовольствія. — На манеръ студня это.

— Ври больше! — ядовито ухмыльнулся Холмогоровъ. — Даже сравненія-то сдлать не умудрился… На манеръ студня! Похоже!

— Ну, не такъ сказалъ. Ну, что-жъ изъ этого? А все-таки посл водки да чудесная.

— Мудрено, дйствительно мудрено состряпано, — покачивалъ головой отецъ Іовъ, пробуя кусочекъ. — Какія ухитренія, подумаешь, производятся для потхи чрева. А все-таки вкусно… деликатесъ.

Учитель лъ молча. А докторъ опять сказалъ:

— Дивлюсь я на тебя, Капитонъ, какъ это ты усплъ такъ въ короткій срокъ насчетъ хитроумной ды насобачиться! Вдь всего только полгода, какъ отецъ твой отошелъ къ праотцамъ.

— Вотъ мой учитель и наставникъ, — указалъ Самоплясовъ на Холмогорова.

— Поди ты! По прежнему ты въ дл вкуса эіопомъ остался! — махнулъ рукой Холмогоровъ.

— Конечно, мн до тебя далеко, устрицъ сть не могу, но все-таки я много того… — отвчалъ Самоплясовъ.

— И не моги! — кивнулъ ему докторъ. — Лучше будетъ, много лучше. Вспомни, какъ мы съ тобой по болоту въ прошломъ году за утками бродили, и ты бралъ съ собой на закуску ватрушку съ брусничнымъ вареньемъ теткиной стряпни. — Капитоша съ ватрушкой куда проще и миле былъ. Чего улыбаешься? Да… Я правду говорю… Простота и естественность, братъ, лучше. А теперь ты какой-то не настоящій, вывернутый, какъ я посмотрю…

— Знаете, вдь и я съ вами согласенъ, хоть и считаюсь его менторомъ, — поддакнулъ Холмогоровъ. — Что правда, то правда…Именно выверченный. Стремится къ лаку и полировк, а на самомъ дл въ какую хочешь галандру его пускай, все равно шершавымъ останется.

Самоплясовъ первое время оказался какъ-бы облитымъ водой отъ этихъ словъ и нсколько пріунылъ, но хвативъ, большую рюмку мадеры, черезъ минуту спрашивалъ Холмогорова:

— Баринъ! Господинъ профессоръ по части ды и выпивки! Какого вина гостямъ посл шофруа-то предлагать? Посл рыбы блое идетъ, посл мяса красное вино, ну, а посл холоднаго изъ дичины что полагается по астрономіи?

— Гастрономіи, а не астрономіи, — поправилъ его Холмогоровъ. — Астрономія звзды небесныя…

А я какъ сказалъ? Я и сказалъ гастрономіи, поправился Самоплясовъ, вспыхнувъ.

— Нтъ, ты сказалъ: астрономіи. Ну, значитъ ошибся, значитъ перепуталъ.

— Я всегда эти слова перепутываю. А астрономія я знаю, что звзды… Вдь у меня-же есть труба небесная… здсь… стола привезена. Такъ какое-же вино по ас… то бишь; но гастрономіи?

— Какое хочешь. Нтъ указаній. Какое кому по вкусу… Можно даже венгерское пить.

Холмогоровъ сказалъ это съ важностью и чувствомъ своего достоинства.

— Господа гости! Рыбы у меня нтъ. Обдъ сегодня безъ рыбы! — воскликнулъ Самоплясовъ. — Такъ выпьемъ рейнвейнцу… Гастрономія ничего объ этомъ не говоритъ.

— Безъ мудреныхъ словъ, Капитоша, безъ мудреныхъ… — предостерегалъ его докторъ. — Говори проще… Будь прежнимъ Капитошей, а то я тебя не узнаю.

А Самоплясовъ, не слушая его, уже разливалъ гостямъ по рюмкамъ рейнвейнъ.

Въ конц обда, посл сладкаго, Колодкинъ подалъ кофе и фрукты. Самоплясовъ принесъ ящикъ сигаръ и, предлагая доктору одну изъ нихъ, сказалъ:

— Настоящая Гавана-съ… Я такъ, Гордй Игнатьичъ, разсуждаю, что если кто хочетъ угостить своихъ пріятелей и въ сил, то отчего не угостить по настоящему! — похвастался онъ и тутъ-же прибавилъ:- Но сегодня у меня конфузъ: обдъ безъ рыбы… Конечно, обдъ незваный, но безъ рыбы… И вы, гости дорогіе, меня извините.