Шесть с половиной ударов в минуту

– Звучит не очень убедительно после того, как способности уже проявили себя.

– Думай, как знаешь.

Я смиренно выдохнула, сдаваясь. Какая теперь разница, пудрил отец мне мозги или говорил от чистого сердца, если в данный момент он выглядел довольным, открыто беседовал, не пропускал мимо ушей вопросы и не вскипал от любого неверного жеста? И что мне ещё нужно было? Несмотря на казавшуюся шаткость наших отношений, Сайтроми ни разу не показывал, будто я окончательно надоела ему. Каждый раз подходил с какого-то нового угла, но не забрасывал попытки, как и поступают те, кому не всё равно. Если бы разочаровала его бесповоротно, сейчас бы разговаривал со мной, словно с пустым местом, как часто он и делает в обращении к отдельным личностям, что по каким-то заоблачным причинам бесят Короля.

Как бы то ни было, этой ночью мне спалось куда слаще, чем все предыдущие. Наездник почти не будил (и вообще вёл себя сущей паинькой с тех пор, как Сайтроми припугнул его, как будто угроза существования излечивает от клаустрофобии), а болезненная щекотка в области левого яблока полностью прошла. Новый глаз выглядел на тон темнее моего родного, но это практически не было заметно. Отец пугал меня таинственной ахроматопсией(1), однако разницы в зрении не наблюдалось.

Волновало другое – безделье Сайтроми. В свои планы он меня не посвящал, шушукался с разными Спустившимися, однако всё оставалось прежним, только лица обитателей Нижнего этажа постоянно менялись. Как они вообще узнавали о присутствии владыки в конкретной местности, оставалось неясным, но за неделю пребывания Короля через монастырь прошла, наверное, сотня демонов, а потом они так же быстро исчезали. Сайтроми объяснил, что дверь в зале, через которую он попал на верхнюю половину, оставалась притворённой, благодаря чему гости снизу шмыгали на человеческую половину незамеченными. Служительниц такое положение дел крайне нервировало. Сновавшие по коридорам Спустившиеся путались под ногами, сбивали привычный распорядок дня, не давали сосредоточиться на исполнении обязанностей. К тому же женщины чувствовали себя разобщёнными и отбившимися от дисциплины без надзора настоятельницы. Сайтроми было плевать на их обычаи, а Зиллои монахиням никто не вернул после использования. Им бы назначить новую настоятельницу, да в такой атмосфере мало что складывалось так, как хотелось.

Моя роль сводилась к присутствию рядом с Королём. Когда я просила нагрузить меня какими-нибудь заданиями, отличавшимися от монастырской рутины, Сайтроми заверял, что пока не происходит ничего интересного, в чём следовало бы поучаствовать. «Наберись терпения» - вот и вся песня. При этом отец не был готов отпустить меня далеко. Когда единственный раз напросилась сопроводить служительницу в город, Сайтроми некоторое время размышлял, прежде чем утвердительно кивнуть.

Наверное, это нормально – копошиться каждый день, заполняя пустоту в душе. Всё ради того, чтобы не сойти с ума от безысходности.

– Ты когда-нибудь хотел умереть? – вопрос родился сам собой, и я неловко спрятала руки за спиной, словно это они подтолкнули меня раскрыть рот. – Так, чтобы по-настоящему?

– Нет, - односложный ответ Сайтроми зубьями впился в моё терпение. – Бессмысленно представлять то, что никогда не случится. И тем более желать этого.

– Не каждый день встретишь того, кто никогда не думает о собственной смерти. Все размышляют о ней хотя бы раз перед тем, как умереть.

– Ты тоже успела представить свою кончину и сопутствующее ей? – отец говорил самым будничным тоном.

– Трудно такое представлять. Становится не по себе, когда думаешь о времени, в котором тебя не будет.

– А ведь когда-то ты ещё не родилась. Тогда мир тоже вращал шестерёнки без твоего присутствия, как будет делать после твоей гибели. Почему эта мысль никогда не вызывает мурашек у смертных? Жизнь – пробуждение после вечного сна, после чего следует новый вечный сон. Почему же осознания первой стадии не приносит столько неудобства, как осознание последней? – помолчав, отец добавил. – Зато меня пугает время, когда я ещё не существовал. Это был самый неправильный период этого мира, и мне невыносимо думать о нём.

Кто бы мог подумать, что эта невинная беседа о смерти вскоре нам аукнется.

Однажды в монастырь пришёл мужчина. Наверное, даже птицы на пике крыши услышали причитания служительниц. И дело было вовсе не в половом несоответствии гостя, а в своевольном вторжении. Словно разъярённые львицы, женщины встали в позу и выпустили когти.

– Сёстры, не нужно предаваться гневу-искусителю, ибо он затуманивает ваш разум, - размеренно произнёс служитель Лангзама, представившись именем Фредерих. – Мы – родственные души, несущие свет истины в мир заблудших. К чему этот тон?

– Мы всего лишь требуем уважения, служитель! Уважения к нашим традициям! – тощая монахиня пыталась скрыть страх под маской праведного гнева. И ей было, чего бояться. Наблюдавший сверху Сайтроми постукивал указательным пальцем по перилам.

– Вы не предупредили о приезде, - вторила другая служительница. – У нас закрытый монастырь, подчиняющийся центральной обители Церкви Терпящей. Законы Lux Veritatis на нас не распространяются.

Распространяются, подумала я. Вот только воинствующая стопа делает всё возможное, дабы их мирные собратья верили в собственную независимость, нежели открыто роптали на участь слабой стороны. Lux Veritatis и Церковь Терпящей хоть и являлись двумя сторонами одной медали, равными не оставались.

– Каюсь, в этом есть вина нашего ордена. Ах, нет, подождите… - мужчина демонстративно зашуршал в карманах тёмно-синего кафтана и показал нахохлившимся «защитницам чести и достоинства» исписанный лист с печатью. – Ваши духовые наставники наделили меня и моих братьев полномочиями находиться в этом монастыре в течение… - Фредерих перевернул лист и прочитал, - пяти дней. Если быть совсем откровенными, а мы тут все братья и сёстры, которым нечего скрывать друг от друга, главная обитель сама попросила нас о содействии.

– Содействии? – тупо разглядывая подписанный лист, выдавила одна из служительниц.

– Именно. Ваши духовные наставники хотят провести учёт течения силы среди ваших служителей и служительниц. Они попросили Зрячих из ордена Лангзам объехать монастыри и церкви и изучить, сколько в них живут людей с даром. А мы только за развитие талантов! – мужчина положил ладонь на плечо подошедшего собрата. – Если у вас есть вопросы, спросите этого человека. Он служит Церкви Терпящей, а не Lux Veritatis, и кровью подпишется под каждым моим словом. А сейчас я бы хотел поклониться настоятельнице монастыря. Почему она ещё не вышла к нам?

– Настоятельница Зиллои в отъезде. Посещает святые места сражений и побед доблестных воинов прошлого. Я за неё, - выступила вперёд миниатюрная толстушка.

– Нас выдали? – шёпотом спросила я, стараясь, чтобы снизу меня не было видно за колоннами. Выйдет прескверно, если Фредерих сам окажется Зрячим и случайно зацепит меня взглядом. – Ты не выглядишь удивлённым.

– Это Lux Veritatis, чему тут удивляться, - не сводя глаз с гостей, вымолвил отец. – Поощряющие прозелитизм, сующие нос во все сферы деятельности народа, который они вроде как обязаны духовно просвещать, только они и могли вынюхать что-нибудь. И всё же… - лоб женщины сморщился. – Даже для вездесущего Lux Veritatis они пришли слишком рано. Прошло две недели с моего прихода, а они не только добрались до монастыря, но и предварительно получили разрешение.

– Может, они действительно ведут учёт одарённых представителей Церкви Терпящей?

– Не смеши. Никогда Lux Veritatis не занимался копанием в сборище верующих отбросов. Акт помощи собратьям в проведении ненужной работы – ложь. Они даже не стараются играть роли подобающим образом. Главное – попасть в монастырь. А дальше? Что дальше…

– Господин, подозрительно это, - просвистел материализовавшийся за спиной Спустившийся. Возможно, он и впрямь переместился в пространстве, но, вероятно, просто приковылял из другой комнаты. – Снаружи ещё служителей семь. И по двое стоят у трёх потайных выходов из монастыря.