Служу России!

— Начали! — выкрикнул на испанском языке итальянец и сразу же пошёл в атаку.

Я отводил его выпады, уходил чаще вправо, разрывая дистанцию. Но всё это была лишь защита. Пусть и учебная шпага, но и она могла сделать массу неприятностей, даже учитывая, что мы были облачены в защитные деревянные, обшитые кожей доспехи.

— Хух! — уличив момент, на выдохе я метнул свою правую ногу в сторону соперника.

— Бум! — картина маслом — итальянец чуть приподнялся в воздухе, но, доказывая верность теории Исаака Ньютона о всемирном тяготении, плюхнулся на землю.

Недоумённо посмотрел на меня, приподнимаясь и щупая свою челюсть, проверяя, не сломлена ли она.

— О чём я и говорил вам, господин Норов, — усмехнувшись, говорил Манчини. — Вам не дано стать изящным фехтовальщиком. Но ваша сила в ином. Я превосхожу вас в опыте и искусстве владения шпагой во много раз. Но стоит признать, что я побеждён. А ещё у вас…

Франческо Манчини, отряхиваясь от пыли и грязи, рассказывал мои главные преимущества. Я и сам считал, что военно-прикладной рукопашный бой, как и понимание искусства владения ножом, помогают мне компенсировать пробелы в навыках фехтования. Как сейчас, когда я проявил изрядную растяжку и неожиданно, в момент, когда отвёл шпагу наставника в сторону, зарядил ему в голову.

— Я уменьшу цену нашего обучения на один золотой. Но тогда вы покажете мне некоторые из тех приёмов, которые я увидел впервые у вас. Расскажите, как можно выучиться так лихо бить ногами и руками! — потребовал Франческо Манчини.

— Мастер, но когда вы освоите те техники, которые будут неожиданными для ваших противников, вы и вовсе станете непобедимым. Разве это не стоит того, чтобы мы обучали друг друга бесплатно, словно друзья? — торговался я.

Ну не хотелось целых пять золотых отдавать, даже такому мастеру, как Манчини, который стоит всех пятнадцати золотых монет. Но это, если пройти с ним полный курс обучения, а не так как я, лишь недельный.

И то итальянец обладал каким-то уникальным даром педагога. Пусть он грубил, но этой грубостью чётко доводил до любого ума и восприятия свои требования, взращивал во мне азарт и злость. А это всё способствовало повышенной мотивации на каждом из занятий с итальянцем.

Он ушёл, чтобы завтра в обед, после того как я вернусь из полка, вновь прийти и три часа к ряду заниматься со мной фехтованием. Третьего июля у меня назначена дуэль с Даниловым, а четвёртого июля мне предстоит скрестить шпаги с Петром Александровичем Шуваловым.

Так что я ускорял свою подготовку, чтобы не только не опозориться во время этих поединков, выжить в них, но и продемонстрировать что-то такое, что точно не даст повода для сплетен, что гвардеец Норов на самом деле не такой уж и боец. Следовательно, не такой уж и гвардеец.

Если искусству фехтования я учился на свежем воздухе, то вот танцевать предпочитал всё-таки в доме. Да, в этом времени, как было заведено Петром Великим, танцы не считались уделом женоподобных лиц мужского пола. Напротив, в некотором роде общество принимало одномоментно и мужество, и утончённость мужчин.

Считалось, что блистательный дворянин должен быть одинаково хорош и в искусстве фехтования, и в сражении. Однако, он обязан был проявлять и чувственность, вплоть до того, что не стесняться своих слёз, признаний в любви, изящества в танцах.

— Предлагаю вам менуэт, — елейным голоском сказал учитель танцев.

Я ответил не сразу, подавил в себе желание рассмеяться. А потом всё же приступили к занятиям. Притупился у меня тут юмор, или перестроился. Теперь с даже незначительной ситуации или игры слов хочется смеяться.

— Вы медведь! — после получаса попыток освоить танец выкрикнул наставник. — Ой, простите, вырвалось! Но после ваших занятий фехтованием, ваши ноги дербенеют, а руки, которые могли быть более изящными, не танцуют, они будто тяжёлую шпагу держат в руках!

Я не стал одёргивать мастера танцев, указывать ему на то, что он позволяет себе излишнее в разговоре. Было у меня некоторое понимание, что учитель может допустить резкость по отношению к своему ученику, если тот не показывает должного рвения к учёбе.

Все движения, танцевальные па, мной были выучены очень быстро. Запомнить последовательность для меня оказалось проще простого. Вот исполнение каждого из движений было, конечно же, топорным. Я это понимал, поэтому старательно оттягивал мизинчики на руках, чтобы казаться тем самым утончённым танцором.

При этом я уже знал, навёл справки, что при дворе Анны Иоанновны не так, чтобы был хореографический кружок образцового порядка. Наверное, при Петре Великом танцевали ещё более нескладно, чем сейчас. И вряд ли я буду одинок в своём непрофессионализме, как танцор.

Вот гапака или русскую комаринскую я показал бы лихо. Кстати, уже пробовал и в этом теле потанцевать с разными приседаниями, прыжками, выбрасыванием ног в приседе. То, как я уделяю внимание своей физической подготовке, могло бы позволить мне в недалёком будущем показать и нижний брейк. Один из моих правнуков в прошлой жизни увлекался танцами, и я даже несколько раз был на его выступлениях. Наверное, это не совсем всё же танцы, а демонстрация акробатических этюдов.

Казалось бы, что в сумерках, когда уже учитель танцев всё же довольный и мной, и собой отправился восвояси, пора бы и поспать. Но нет, я учредил на ближайшие дни вечерние тренировки для командного состава моей роты.

Учитывая то, что я присутствую лишь только на утренней тренировке всей роты, а в ближайшие дни могу и там бывать лишь набегами, посчитал необходимым сначала показать новые упражнения командирам, чтобы они уже донесли их до личного состава. И главный упор во всех этих тренировках мы делали на работу с фузеями с примкнутыми штыками.

Оказалось, что мне очень много чего имеется показать, чтобы каждый солдат моей роты имел вдвое больше шансов выжить в рукопашном бою, чем кто-либо иной. Тут же не только уколы и удары самой фузеи со штыком. Это еще локти, колени, ноги. А правильно ударить головой? Это же явно может кому-то спасти жизнь, позволив выиграть сложный поединок.

Стоит ли говорить, что, когда ближе к полуночи я добирался до кровати, то казалось, что не успею и раздеться, усну в вертикальном положении. Но сегодня я хотел более детально изучить то, что нашёл под половицей в одной из комнат, что когда-то занимал Лесток. И взбодрившись кофе, делал это.

Два дня я искал тайник, уже посчитал, что его и вовсе нет. Однако, пусть немного, но я изучил характер медика, поэтому был уверен, что он ведёт записи. Ему же еще нужен был и компромат на многих лиц, чтобы выплывать из сложных ситуаций. Если вспомнить историю, то Лесток был, как-то дерьмо, которое как в воду не окунай, оно всплывает. И лишь два раза при очень бурной деятельности он оступился.