Служу России!

— Пошла прочь! — когда Елизавета осталась в одной ночной рубашке, слегка просвечивающейся в свете четырёх зажжённых свечей, цесаревна с яростью прогнала служанку.

— И как нынче? Кто из нас выиграл? — на то, что я остался в одних портках, а женщина, сидящая напротив, была лишь в одной ночной рубашке, спросила Елизавета Петровна.

— Победила любовь! — провозгласил я.

Поднявшись со своего стула, я решительно направился к женщине. Елизавета томно дышала, её груди, большие, но не утратившие формы, подрагивали в предвкушении.

— Встань, иначе мне будет неудобно, — могло показаться, что я дерзок с цесаревной, но я потребовал это.

Было видно, что Елизавета Петровна хотела возмутиться на мое вульгарное обращение. Но поднялась, ведомая, скорее, инстинктами, чем разумом. Медленно, не спеша, глядя ей прямо в глаза, предвкушая грехопадение, я стал поднимать нижнюю женскую рубашку. Делал это медленно, и Лиза в небрежном, нетерпеливом жесте, стянула лямки рубахи с плеч. Последний элемент одежды, разделявший нас, рухнул на пол.

Я нарочно отстранился на шаг, рассматривая стоящую передо мной женщину. Да, она была красива, слегка полновата, но с удивительно красивыми ногами. Действительно, ей стоило гордиться и ногами, и грудью. Да и всем, включая неожиданно невинное лицо. Передо мной стояла порочное создание, но было в ней что-то и невинное. Не знаю, лицо, набожность…

Я резко рванул к Елизавете, начиная одаривать её поцелуями. Уже сразу она начала постанывать, давая понять, насколько эта женщина во власти своей похоти. А потом я завалил её на кровать.

Неистово, словно пещерный человек, брал свою самку. А потом был нежным, и вновь взрывался неистовством. Почему-то в голове промелькнула мысль, что я должен сделать всё, чтобы не опозорить то будущее, себя, всех мужчин, которые хотели бы оказаться на моём месте…

— Отчего же я раньше не встретила тебя? — тяжело дыша, с глазами, полными счастья, сказала Елизавета. — И как быть дальше?

— Об этом пока не думайте. Мы ещё нынче не закончили, — сказал я и вновь стал осыпать царственное тело поцелуями.

* * *

Марта стояла недалеко от нового дома Александра Норова и рыдала. Выбор, который она сделала ещё несколько дней назад, был… неправильным, вопреки её чувствам. А ведь звал же Александр к себе. Да, личной служанкой, но быть рядом с ним… Делить с ним постель, разделять с ним жизнь…

Марта была уверена, что он вернётся к ней, он попросит у неё прощения. Ведь он же любит её. Не может не любить. Он такой искренний, такой нежный, такой… лучший. Она ждала, но не дождалась.

Сбежала из дома, чтобы в эту ночь прийти к нему, покаяться, рассказать, насколько безмерно любит. И остаться тут, с Александром, путь даже служанкой, хоть бы и рабой.

Но… Марту не впустили. А возле дома стояла, может, для кого-то и неприметная карета, но Марта видела, что этот выезд был очень дорогим. Такую четвёрку коней могли позволить себе только самые богатые люди в Петербурге. И в то, что к Александру приехала женщина, Марта нисколько не сомневалась. Оттого она и стояла недалеко от дома своего любимого и разрушала ночную тишину своими рыданиями.

— Отомщу курве! — сквозь слёзы, искренне веря в свои слова, произнесла обиженная женщина.

Марта отошла ещё немного в сторону, спряталась в кустах и стала терпеливо выжидать, когда ночная гостья выйдет из дома Норова, чтобы определить, кто это, или же хотя бы запомнить лицо.

* * *

Уже пропели петухи, солнце полноценно захватило небосклон, а мы только с полчаса назад расцепили свои объятия. Я смотрел на Елизавету и невольно сравнивал её и со своими женщинами из прошлой жизни, и с Мартой.

Честно признавался себе в том, что не могу поставить Елизавету Петровну вровень со своей Ниной, и даже Марте она уступала. И где-то во внешности, и в том, как вела себя в постели, Лиза — цесаревна — проигрывала.

Само собой, нашим плотским утехам особый колорит придавал сам факт, что я сделал это с Елизаветой Петровной, дочерью Петра Великого, той, которой в иной реальности было суждено стать императрицей.

И нет, мне было с ней хорошо, насколько может быть хорошо мужчине с привлекательной женщиной, тем более, когда этот мужчина — здоровый, молодой и наполнен сексуальной энергией. Я бы повторил этот забег. Вот только, если и повторять, то не сегодня, ибо выложился я так, как никогда ранее, стремясь доказать, сколь я хорош, не забывая при этом и про себя.

Возник вполне серьёзный вопрос: мне уже пора уходить, но насколько уместным будет оставить Елизавету у себя дома? Или же насколько уместно будет её, столь сладко спящую, разбудить?

— Елизавета Петровна! Елизавета Петровна! Проснитесь! — решил я всё-таки разбудить царевну, хотя бы для того, чтобы спросить её о ближайших планах.

— Что? Ещё?.. — где-то даже с испугом спросила женщина.

И эта интонация, эти слова были усладой для моих ушей. Почти каждый мужчина меня поймёт.

— Мне нужно отбыть. Вы останетесь здесь спать? — спросил я.

Елизавета посмотрела в окно, откуда настойчиво пробивались лучи солнца. Глаза её наполнились тревогой, даже страхом. Она резко подхватилась, потрясая своими вторичными половыми признаками.

— Я должна была поутру отбыть во дворец! Что, если нынче кто-нибудь увидит? — сказала Елизавета Петровна и засуетилась, спешно надевая нижнюю рубашку.

Гляди-ка, а она и сама одеваться вполне умеет!

— Матрёна! — закричала Елизавета, начиная самостоятельно надевать платье.

Моментально, как будто бы стояла под дверью (а может, так оно и было), служанка материализовалась в комнате. Матрёна забежала и остолбенела. Елизавета уже одевалась, а я, как стоял в костюме Адама, так в нём и остался. И чего мне смущаться?

— Дура похотливая! А ну, спешно обряжай меня! — практически рычала Елизавета на свою служанку.

И это поведение в моих глазах значительно снижало привлекательность цесаревны. Впрочем, и мне не стоит забываться. Секс — не повод для знакомства. В случае с Елизаветой даже такая бурная ночь не является основанием считать, что теперь она в моей власти. Хотя рассчитываю на то, что Елизавета будет вспоминать нашу встречу. Либо же другие её любовники просто неутомимые жеребцы.