Смерть ростовщика

После опроса всех должников, из которых никто не смог уплатить долг, вся компания – судебный исполнитель, переводчик казикалана, наиб со своими людьми и Кори Ишкамба – отправились на поля осматривать земли должников, чтобы определить их стоимость для продажи с аукциона.

На аукцион собралось много народа, но, кроме арбаба Рузи, никто не смог принять участие в торгах. Поэтому каждый танаб земли, стоивший две – две с половиной тысячи тенег, был продан Рузи по четыреста – пятьсот тенег.

По окончании торгов переводчик обратился к наибу:

– Сейчас мы поедем в селение Харгуш, и там надо решить дела с векселями, а на обратном пути опять заедем к арбабу Рузи. Пусть покончит с расчетами и ждет нас. – С этими словами он влез в фаэтон вместе с судебным исполнителем, и они отправились в селение Харгуш.

Когда гостей проводили, Кори Ишкамба обратился к арбабу Рузи:

– Давайте теперь закончим расчеты между нами.

– А какие еще между нами расчеты! Вы благодаря векселям получили с должников деньги с процентами за год и за два, хотя ссудили их только на днях, а я завладел землей, о которой мечтал всю жизнь. Как говорится: «Письмо закончено, засим – привет». Какие же еще остались расчеты?!

– Так вы же при помощи моих вексельных комбинаций за двенадцать тысяч получили землю, которая стоит тридцать тысяч тенег!

– Это моя законная доля, – заявил арбаб.

– Ни в коем случае! – возразил Кори Ишкамба. – Разве не обещали вы в присутствии наиба делить со мной пополам доход от игры на векселях?!

– А другие расходы вы принимаете во внимание?

– Какие еще расходы? – притворно удивился Кори Ишкамба.

– Я уж не говорю о расходах на угощение, – сказал арбаб Рузи. – Но разве не следует дать что-нибудь за услуги наибу с его людьми, ведь они присутствовали при нашем деле?

При этих словах арбаба Рузи наиб кивком выразил свое согласие. Кори не счел возможным отрицать, в присутствии наиба необходимости дать что-нибудь ему и промолчал.

– И переводчику, и судебному исполнителю тоже ведь надо дать на водку! – заметил тут наиб.

– Разве мало им коньяка, который они здесь выпили? – спросил Кори Ишкамба.

– Конечно, мало! – сказал наиб. – Вы ведь слышали, что на обратном пути они собираются заехать к арбабу, «чтобы закончить все расчеты». Разве непонятно, что им нужно приготовить деньги?

– Да вы, оказывается, понимаете их язык, – проговорил Кори Ишкамба.

– Конечно, понимаю! – согласился наиб. – Разве не сказано, что «волчий язык понимают волки».

– Хорошо, пусть на все эти расходы уйдет тысяча. А что с остальными семнадцатью тысячами?

Наиб увидел, что ростовщики, как злые псы, сцепились не на шутку. Он подсчитал прибыль, полученную Кори Ишкамбой и арбабом Рузи, и разделил ее пополам, установив между ними «волчий мир».

* * *

Однажды в пору созревания дынь мой товарищ по медресе, сын дехканина из Шуркуля, пригласил меня и других своих приятелей отправиться в кишлак полакомиться дынями. Один из приглашенных нашел арбу, другой – достал лошадь. Но упряжи у нас не было. Вместо подпруги и чересседельника мы пустили в ход веревку, а из старого халата скрутили что-то вроде хомута. Владелец старого халата взял на себя обязанности возницы и сел в седло. А мы все – нас было пятеро – влезли на арбу и отправились в путь.

Скоро выяснилось, что наш возница явно не умеет ладить с, лошадью. Она натыкалась на ворота, на глинобитные стены, еле пробираясь с арбой по тесным, извилистым улицам Бухары. В конце концов арбакеш [37] все же вывез нас к городским воротам. Немножко освоившись в седле и привыкнув к лошади, пока мы ехали по городским закоулкам, наш товарищ, как только мы очутились на ровной загородной дороге, стал править гораздо уверенней. Когда же мы выехали на дорогу к Шуркулю, миновав площадь, он стал действовать свободно и ловко, как прирожденный арбакеш. В восторге от своих «успехов», он уселся на лошади боком и, обернувшись к нам, стал забавлять нас шутками и остротами. Время от времени он хлестал лошадь камчой, заставляя ее ускорить шаг, а сам громко распевал.

Наш путь лежал между площадью Машки Сарбаз, где обучали солдат, – от нее нас отделяла широкая канава, полная воды, – и загородным эмирским садом под названием Дилкуш.

За оградой на дереве сидела девушка, вероятно, дочь садовника, и собирала сливы. Наш возница громко распевал. Девушка тоже запела, то ли просто сама по себе, то ли ее вдохновила песня нашего приятеля.

Слива, слива, сливонька.

Слива, слива, сливонька.

Уж в саду созрела слива, приходи!

Без тебя тоскливо, приходи!

Удалой возница не оставил ее песню без ответа. Сдвинув набекрень чалму, кинув узду на шею лошади, привстав в седле, он устремил взгляд на сливовое дерево, листва которого скрывала девушку, и ответил:

Как агат, черны твои глаза,

Пусть не затуманит их слеза.

Почему печалишься, скажи,

Я пришел в твой сад, моя краса.

Видимо, девушке очень понравилась ответная песня: она сорвала сливу и кокетливо кинула ее в певца, но нечаянно угодила в морду лошади. Животное испуганно шарахнулось в сторону, никем не управляемая арба накренилась, левое колесо попало в канаву, потом повалилась вся арба.

У меня давно вошло в привычку быть внимательным в минуты опасности. Ехать на арбе с неопытным арбакешем было явно опасным делом, поэтому, едва колесо арбы попало в канаву, я тут же, прежде чем арба опрокинулась, прыгнул на другую сторону канавы. Мои товарищи не проявили предусмотрительности и вместе с арбой и лошадью угодили в канаву.

Лошадь лежала на боку и дрыгала всеми четырьмя ногами, пытаясь встать, но старания были тщетными, она не могла освободиться от упряжки. От резких движений положение животного только ухудшилось – хомут, подпруга и чересседельник давили ее больше, увеличивая ее страх.

Мои спутники вылезли из воды, стащили с себя мокрую одежду и принялись ее выжимать. О спасении лошади никто не думал, да и не знал, как это сделать. Правда, товарищ наш, выпросивший лошадь у своего знакомого, сокрушался, предвидя неприятное объяснение с ее владельцем.

По дороге из города шел молодой сарбаз. Увидев, что с нами приключилась беда, он снял с себя форму и, оставив ее на обочине дороги, обратился к нам:

– Есть у кого нож?

Наш «арбакеш», надеясь полакомиться дыней, взял с собой нож и, как заправские арбакеши, повесил его в футляре за пояс.