Страх — это ключ

— Дональда Дака, — я чувствовал, что вступаю на опасную почву. — Так где Яблонский?

— Уехал. Исчез со своими семьюдесятью тысячами. — Вайленд щелкнул пальцами. — Ларри, телеграммы.

Ларри, взяв со стола какие-то бумаги, передал их Вайленду, по-волчьи оскалился, глядя мне в лицо, и возобновил свое хождение взад-вперед по комнате.

— Генерал и я — люди очень осторожные, Толбот, — продолжал Вайленд. — Некоторые назвали бы нас людьми, которые всех подозревают. Впрочем, осторожность и подозрительность — понятия очень близкие. Мы навели о вас справки. Запросили материалы из Англии, Голландии и Венесуэлы, — он помахал бумагами. — Ответы на запросы пришли сегодня утром. Нам сообщают, что вы тот, за кого себя выдаете, один из лучших в Европе экспертов по подводным работам. Поэтому теперь мы можем приступить к делу — вы можете приступить. Мы больше не нуждаемся в Яблонском и отпустили его сегодня утром. С чеком. Он сказал, что предполагает отправиться путешествовать по Европе.

Вайленд был спокоен, убедителен и казался откровенным. Полностью откровенным. Он мог бы убедить даже апостола Петра пропустить его в рай. Я старался слушать так, как в моем представлении слушал бы Святой Петр, когда его пытались убедить, но потом не сдержался и выдал такое… Святой Петр вряд ли смог бы произнести такую великолепную нецензурщину. Правда закончил я почти мирно, злобно прорычав:

— Грязный лживый подонок!

— Это вы о Яблонском? — Вайленд снова поднял бровь в стиле Джорджа Рафта.

— Да, о нем. Подумать только, я поверил этому обманщику! Ему удалось это за пять секунд. Он обещал мне…

— И что же он обещал? — тихо спросил Вайленд.

— Хорошо, скажу. Теперь это уже никому не повредит, — проворчал я. — Он сказал, что здесь мне грозит виселица, и обещал помочь мне ее избежать, если я помогу ему, дав информацию о генерале Рутвене и о том деле, в котором я буду принимать участие. Он сказал, что те обвинения, из-за которых его уволили из Нью-Йоркской полиции, были сфабрикованы. Он думает, что сможет доказать это, если представится случай допросить некоторых полицейских и проверить кое-какие полицейские досье. Подумать только, и я поверил ему… — и дальше опять пошла нецензурщина.

— Вы отклоняетесь от темы, Толбот, — резко прервал Вайленд. Он смотрел на меня очень внимательно, словно изучая. — Ближе к делу.

— Целых два часа в нашей комнате он пытался вспомнить код Федерального бюро, а потом настрочил текст телеграммы с предложением представить весьма интересную информацию о генерале Рутвене и его сомнительных делишках, в обмен на возможность предоставить ему для изучения досье на некоторых людей. Каким же я был идиотом, решив, что он действительно намерен действовать подобным образом!

— А вы, случайно, не запомнили фамилию человека, которому была адресована телеграмма?

— Нет.

— Лучше вспомните ее, Толбот. Тогда вам, возможно, удастся купить то, что очень дорого для вас, — жизнь.

Я бессмысленными глазами посмотрел на него и потом уставился в пол. В конце концов, не поднимая глаз, стал перечислять:

— Катин, Картин, Куртин… Да, именно так — Дж. К. Кертин

— И все, что он предлагал, — это информация, если его условия будут соблюдены?

— Да, только информация.

— Знаете, Толбот, только что вы купили себе жизнь.

Это уж точно, я купил себе жизнь. Я заметил, что Вайленд не уточнил, на какой срок мне позволят сохранить ее. Может, всего на сутки. Все зависело от того, как пойдет работа. Но мне это было безразлично. То удовлетворение, которое я получил, раздавив руку Валентино, было ничто по сравнению с радостью, которую испытывал теперь: они клюнули на историю, рассказанную мной, заглотнули и крючок, и леску, и грузило. В сложившихся обстоятельствах, если карты разыграны точно, они неизбежно должны были попасться на крючок. А я разыграл свои карты абсолютно правильно. С их точки зрения придумать такую историю я не мог. Ведь они не знали и не могли знать, что мне известно о смерти Яблонского, что вчера они выследили его и расшифровали адрес на телеграмме, что прошедшей ночью я был в огороде, что Мэри подслушала их разговор в библиотеке и что она приходила ко мне в комнату.

Если бы они сочли меня сообщником Яблонского, то застрелили бы, не мешкая. А так они дадут мне пожить еще некоторое время, но кто знает, сколь долго это может продлиться. Скорее всего, недолго, но, возможно, мне хватит этого.

Я заметил, что Вайленд и Ройал переглянулись. Один едва заметно мигнул, другой слегка пожал плечами. Да, оба они были преступниками хладнокровными, жестокими, расчетливыми и опасными. Последние двенадцать часов они, должно быть, прожили, предвидя возможность того, что агенты Федерального бюро расследований в любую минуту могут схватить их за горло, но держались, как ни в чем не бывало. Интересно, как бы они себя вели, если бы знали, что агенты Федерального бюро следят за ними вот уже три месяца?

— Итак, джентльмены, есть ли необходимость в дальнейшей проволочке? — Генерал вступил в разговор впервые, но несмотря на все его спокойствие, где-то глубоко скрывалось предельное напряжение. — Давайте покончим с этим. Погода быстро ухудшается. Предупредили, что надвигается ураган. Надо отправляться, немедля.

Что касалось погоды, то генерал был прав. С одной маленькой оговоркой: она уже была достаточно плохой. Ветер уже не стонал, он продолжительно завывал на высоких нотах, прорываясь сквозь раскачивающиеся ветви дубов. Вопли ветра сопровождались то возобновляющимися, то утихающими ливнями, короткими, но на удивление интенсивными. Низкие тучи становились все более черными. Я посмотрел на барометр — стрелка ползла вниз, что не предвещало ничего хорошего. Окажемся ли мы в эпицентре урагана или он пройдет стороной? Если окажемся у него на пути, то он нагрянет часов через двенадцать. А возможно, и гораздо раньше.

— Вы правы, генерал. Все готово. Петерсен уже ждет, — сказал Вайленд.

Интересно, кто такой Петерсен? Можно предположить, что летчик, управляющий вертолетом.

— Пара рейсов, и все мы через час с небольшим будем на месте. И Толбот сможет приступить к делу.

— Кто это все? — спросил генерал.

— Вы, я, Ройал, Толбот, Ларри и, конечно, ваша дочь.

— Мэри? Неужели необходимо, чтобы и она летела с нами?

Вайленд промолчал. Он даже не прибег к своему излюбленному трюку и не приподнял бровь, только пристально посмотрел на генерала. Еще пять секунд или чуть больше, и руки генерала бессильно разжались, плечи опустились. Все было понятно без слов.

В коридоре послышались быстрые легкие шаги и вошла Мэри Рутвен. На ней был лимонного цвета костюм, состоящий из юбки и жакета, под которым виднелась зеленая открытая блузка. Под глазами у нее были темные круги, она казалась бледной и утомленной, и я подумал, что она просто удивительная девушка. Сзади нее стоял Кеннеди, но, соблюдая приличия, он остановился в коридоре. В руке — шляпа. На лице — отсутствующее выражение отлично вышколенного семейного шофера, ничего не видящего и не слышащего. Ярко-бордовый костюм и блестящие высокие кожаные ботинки. Я, как бы бесцельно, направился к двери, ожидая, что Мэри сделает то, о чем мы с ней договорились менее двух часов тому назад, перед тем, как она вернулась в свою комнату.

— Папа, я с Кеннеди отправляюсь в Марбл-Спрингз, — начала Мери без всяких предисловий. Она говорила о поездке как о деле решенном, но на самом деле эти слова были просьбой разрешить ей поездку.

— Но… но мы же летим на вышку, дорогая… — генерал был явно огорчен тем, что приходится отказать дочери. — Вчера вечером ты сказала…

— Я полечу на вышку, — с ноткой нетерпения отозвалась она. — Но мы все равно не можем лететь одновременно. Я полечу вторым рейсом. Мы съездим ненадолго, минут на двадцать. Вы не возражаете, мистер Вайланд? — любезно спросила она.