Страх — это ключ

— Генерал, сколько здесь?

— При отливе глубина составляет сорок метров, — механически ответил Рутвен.

Я пожал плечами:

— Работать можно. Никаких проблем.

— Проблема есть, — покачал головой Вайленд. — На какой самой большой глубине водолазы могут эффективно работать, Толбот?

Я на минуту задумался:

— Пожалуй, на глубине девяносто метров. Насколько мне известно, именно на такой работали водолазы, пытаясь спасти экипаж подводной лодки F-4, затонувшей недалеко от Гонолулу в 1915 году.

— Я вижу вы действительно специалист, Толбот.

—Ну, это известно каждому водолазу и каждому спасателю, который не зря ест свой хлеб.

— Вы сказали, что они работали на глубине девяносто метров? Но, к несчастью, то, за чем мы охотимся, находится гораздо глубже, на дне глубоководной, впадины, там глубина сто пятьдесят метров. Геологи генерала очень заинтересовались, когда мы обнаружили эту впадину. Сказали, что это похоже, на… как они сказали, генерал?

— Они сказали, что похоже на впадину Херда.

— Вот-вот… Именно так они и сказали. Глубоководная впадина в проливе Ла-Манш. — Глубины в этой впадине 170-180 метров, когда в самом Ла-Манше 70-90. Ее англичане используют как свалку и химических и обычных боеприпасов.

— Да, 150 метров это уже серьезно, — медленно проговорил я.

— И как бы вы работали на такой глубине?

— Лучше всего применить одноместные наблюдательные камеры «Галеацци». Их можно опускать на глубину четыреста пятьдесят метров. Человек, находясь внутри, консультирует по телефону людей, находящихся на корабле на поверхности моря, как им управлять всевозможными приспособлениями — земснарядами, грейферами, захватами, или куда приспособить взрывчатку. Именно таким образом удалось поднять в сороковых годах золота более чем на четыре миллиона долларов с корабля «Ниагара» (Район Новой Зеландии, глубина 130 м.) и на четыре миллиона долларов с корабля «Египет» (пролив Ла-Манш, глубина 170 м.). Я привел два примера, два современных классических случая и хочу сказать, что действовал бы точно так же, как эти парни.

— И, конечно, вам потребовалось бы самое разнообразное специализированное оборудование, и не менее двух кораблей, которые бы стояли вблизи от места поиска затонувшего клада неделями, а то и месяцами. — Тихо сказал Вилэнд. — Как вы считаете, сможем ли мы действовать таким образом, не вызывая подозрений?

— Мне понятны ваши опасения, — подтвердил я. — Приобретение такого оборудование сразу бросится в глаза, да и стоянка тоже.

— Следовательно, остается батискаф, — улыбнулся Вайленд. — Снаружи батискафа на барабан намотан трос, на конце которого закреплены захваты. Эта впадина на дне моря находится всего в пятистах метрах отсюда. Батискаф преодолевает это расстояние, набирает в балластные цистерны воду и коршуном опускается на груз. При помощи рук-манипуляторов батискафа мы закрепляем захваты на грузе. Затем, раскручивая по мере продвижения трос с барабана, батискаф возвращается к Х-13, крепится к платформе и, накручивая трос на барабан, доставляет сокровище.

— Неужели все так просто?

— Да, так просто, Толбот. Умно придумано, не так ли?

— Очень умно, — буркнул я, не став его разочаровывать. Вайленд даже отдаленно не представлял себе тех трудностей, которые неизбежно возникают при работе на глубине. Сколько бесконечных неудачных попыток придется сделать, каковы масштабы подготовительных работ и сколько требуется мастерства и опыта. Я попытался прикинуть, сколько лет ушло на то, чтобы поднять с корабля «Лаврентик», затонувшего у северного побережья Ирландии в 1917 году на глубине всего тридцати семи метров, золото и серебро, оцененное в два с половиной миллиона долларов. Если я прикинул правильно, то около шести лет. А Вайленд говорил об этом так, словно намеревался проделать все за один день. — И где же сейчас находится батискаф?

Вайленд показал на полукруглую стену:

— Это одна из опор буровой вышки. Она приподнята на шесть метров от дна моря. Батискаф пришвартован к этой опоре с торца.

— Он пришвартован к этой опоре с торца? — Я с недоумением уставился на него. — Как вам удалось затащить его туда? Как вы в него забираетесь? И как, черт возьми…

— Все очень просто, — прервал он меня он. — Как вы уже, наверное, поняли, я не такой уж хороший инженер, но зато один мой друг-инженер спроектировал простое по конструкции, но очень нужное нам устройство. Под его руководством устройство изготовили и установили. — Специальный шлюз-причал. Теперь, чтобы воспользоваться батискафом, достаточно залезть внутрь и задраить за собой люк батискафа, Провожающие отсоединяют талрепы дополнительного крепления батискафа к шлюзу, и, выбравшись из шлюза, задраивают за собой его люк. Я сказал «дополнительного крепления», поскольку в основном батискаф прижимается к шлюзу, сжимая резиновое уплотнение, за счет положительной плавучести. Но талрепы нужны, сами понимаете, когда открыты люки и шлюз заполнен воздухом, какой-нибудь случайный толчок может нарушить уплотнение и катастрофа — батискаф заполнит вода. Для того чтобы оторваться от опоры заполняем балластные цистерны, получаем отрицательную плавучесть и батискаф погружается. Все поехали. Возвращение в обратном порядке, нужно только, после стыковки, насосом откачать воду из камеры шлюза. Гениально, не правда ли?

— Я бы не сказал. По-моему, единственная гениальная идея во всем этом деле — это идея украсть батискаф. Все остальные — это ведь применение принципа двухкамерного подводного спасательного колокола, который способен на стыковку практически с любой подводной лодкой. И ничего гениального в этой идее нет. Ваш друг-инженер просто не был дураком. Жаль его, не правда ли?

— Жаль? — Вайленд уже не улыбался.

— Да, жаль. Ведь он мертв, не так ли?

Наступила тишина. Секунд через десять Вайленд спокойным голосом спросил:

— Что вы сказали?

— Я сказал, что он мертв. Когда кто-нибудь из тех, кто работает на вас, случайно умирает, Вайленд, это означает, что он вам больше не нужен. Но надобность в том инженере у вас еще не отпала, так как ваше сокровище еще не поднято со дна моря, поэтому на этот раз ваши люди не убирали его. Это был несчастный случай.

Снова воцарилось молчание.

— Почему вы решили, что произошел несчастный случай?

— Ваш инженер, наверное, был пожилым человеком, Вайленд?

— Вы не ответили на мой вопрос. Почему решили, что с ним произошел несчастный случай? — в каждом слове была скрытая угроза. Ларри прислушивался к разговору и снова облизывал губы.

— Видимо при проведении работ по установке шлюза пришлось опору, или часть ее, чтобы ее не заполнила вода, заполнить воздухом под давлением, покрайней мере, в четыре атмосферы, поскольку нижний торец колонны находится на глубине около сорока метров. После окончании работы во избежание кессонной болезни было необходимо снижать давление постепенно, по определенным правилам. Но какой-то преступный идиот провел снижение давления слишком быстро, и, поскольку, ваш друг инженер уже не был здоров и молод, он погиб. Правда другие, молодые здоровые, принимавшие участие в этих работах выжили. Я прав, Вайленд?

— Да, — он снова обрел равновесие, так как мог сказать правду человеку, который не доживет до того дня, когда сможет повторить его слова кому-либо. — Но… откуда вам это известно, Толбот?

— Вспомните лакея генерала. Я повидал много таких людей. У него так называемая кессонная болезнь и он никогда не излечится от нее. Лакей может прожить достаточно долго, но он никогда больше не узнает, что такое жить, не испытывая боли. Но я не думаю, что это вас беспокоит, не так ли, Вайленд?

— Мы напрасно теряем время, — я увидел облегчение на лице Вайленда. Видимо у него, возникло подозрение, что мне, а возможно, и кому-нибудь еще, известно слишком многое о том, что происходит на объекте Х-13. А теперь он был удовлетворен… и снова воспрянул духом. Но меня интересовал не он, а генерал.

Генерал Рутвен смотрел на меня как-то странно. Я видел на его лице недоумение и тревогу, но больше всего меня насторожило то, что на его лице были заметны первые слабые и недоверчивые проблески понимания того, что происходит. Понимания того, что я, возможно, совсем не тот за кого себя выдаю.

Мне это не понравилось, мне это совсем не понравилось. Я мигом перебрал в уме все сказанные мною слова и продумал их смысл. В таких случаях память никогда не подводит меня, но не мог припомнить ни единого слова, из-за которого так могло бы измениться выражение лица генерала. Может быть, Вайленд тоже что-то заметил? Нет, лицо Вайленда ничем не выдавало, что он что-то заметил или что у него возникли в отношении меня какие-то неприятные подозрения. Правда, из этого не следует, что любое невпопад сказанное мною слово или какое-то обстоятельство, замеченное генералом, будет также замечено и Вайлендом. Ведь генерал умнее его — дураки не зарабатывают почти триста миллионов, начав на голом месте.