Страх — это ключ
Шрифт:
— Откуда вам известно все это? — прохрипел Вайленд.
— Мне это известно потому, что я владелец… я был владельцем Транс-Карибской чартерной авиакомпании. — Я чувствовал себя предельно усталым. Причиной усталости были то ли боли, то ли мерзкий воздух, а может быть чувство, что для меня жизнь уже практически кончилась, охватившее меня с необычайной силой. — В это время я находился в Белизе, в Британском Гондурасе, но мне удалось связаться с ним по рации, когда они починили ее. Они рассказали мне, что кто-то пытался взорвать самолет. Теперь я знаю, что это не совсем так: кто-то просто пытался вывести из строя рацию, чтобы отрезать самолет от внешнего мира. И это почти удалось. Вы не знали, Вайленд, что я установил контакт с этим самолетом незадолго перед тем, как он был расстрелян в воздухе. Да, я был на связи с этим самолетом в эти
Вайленд уставился на меня. В глазах его застыл ужас. Он отлично знал, что его ожидает, вернее, думал, что знает. Теперь он узнал, кто я, понял, что означает встретиться с человеком, который потерял все в жизни, с человеком, для которого жалость и сострадание стали пустым звуком. Медленно, словно делая неимоверные усилия или испытывая мучительную боль, он повернул голову и посмотрел на Ройала, но впервые за все время их сотрудничества не встретил в нем ни поддержки, ни защиты: произошло нечто невероятное — Ройал испугался!
Я слегка повернул голову и указал на разбитую кабину самолета.
— Смотрите во все глаза, Вайленд. Вглядитесь повнимательнее в дело рук своих. Смотрите и гордитесь собой. Скелет, сидящий на месте капитана, был когда-то Питером Толботом, моим братом-близнецом. Другой скелет это Элизабет Толбот. Она была моей женой, Вайленд. На заднем сиденье самолета вы видите все, что осталось от совсем маленького ребенка, от Джона Толбота, моего сына. Ему было всего три с половиной года. Я тысячи раз думал о том, как погиб мой мальчик, Вайленд. Пули, убившие жену и брата, не долетели до него, и он был жив до тех пор, пока самолет не упал в воду. Минуты две-три… Кувыркаясь в воздухе, самолет падал, Вайленд, и маленький ребенок, объятый ужасом, кричал и рыдал, зовя мать, а она так и не пришла ему на помощь. А Джон снова и снова звал ее… Но она не могла прийти. Вайленд… Разве она могла прийти? Она сидела в своем кресле мертвая. И потом самолет упал в воду. Возможно, даже тогда Джонни был еще жив. Возможно, что фюзеляж какое-то время был на поверхности воды и не тонул, так часто бывает, вы ведь это знаете, Вайленд. Возможно даже, что когда самолет затонул, то внутри еще оставался воздух. Сколько же прошло времени, прежде чем волны сомкнулись над самолетом? Вы можете себе это представить, Вайленд… Трехлетний ребенок кричит, отчаянно борется за свое существование и умирает… И рядом с ним нет ни единой живой души. Да… А потом он перестал кричать и бороться за свое существование… мой маленький сын утонул…
Я долго смотрел в иллюминатор на разбитую кабину самолета, и это время показалось мне целой вечностью… Когда я отвернулся от этого зрелища, Вайленд вцепился в мою правую руку. Я оттолкнул его, и он упал на пол, уставившись на меня широко раскрытыми глазами. Его охватила паника. Рот открылся, дыхание участилось, он дрожал всем телом. Ройал все еще держал себя в руках, хотя костяшки пальцев его рук, сложенных на коленях, побелели, а глаза непрерывно метались. Он был похож на животное, мучительно ищущее путь к спасению.
— Я долго ждал этого дня, Вайленд. Ждал целых два года и четыре месяца. За это время не было и пяти минут, чтобы я не думал об этом. Мне незачем жить, Вайленд. Вам это понятно? Мне ничего больше не нужно в этом мире. Возможно, мои слова покажутся вам жуткими, Вайланд, но я хотел бы остаться здесь, рядом с ними… Я перестал уговаривать себя, что должен продолжать жить. После того, что увидел сейчас, я решил, что с успехом могу остаться здесь… К жизни меня привязывало только одно обещание, которое я дал себе третьего мая тысяча девятьсот пятьдесят восьмого года. Обещание, что не успокоюсь до тех пор, пока не найду и не уничтожу человека, который сломал мою жизнь и лишил ее всякого смысла. Я выполнил свое обещание. Теперь могу со спокойной совестью уйти из жизни. Правда, мне не совсем нравится, что вы тоже останетесь здесь. Но, с другой стороны, я полагаю, что это в некотором роде уместно. Убийцы и их жертвы будут лежать рядышком.
— Вы сумасшедший, — прокричал шепотом Вайленд. — Вы сумасшедший. Что такое вы говорите!?
— Вы помните электромагнитный переключатель, который остался на столе в комнате? Вы тогда спросили меня о нем, и я ответил, что он больше не понадобится нам. Да, он действительно не понадобится. Это
было устройство, без которого невозможно освободиться от балласта. Мы никогда не всплывем снова. Мы на дне моря, Вайленд, и останемся здесь. Останемся навсегда!Глава 12
Наши лица ручьями заливал пот. Температура в кабине поднялась почти до пятидесяти градусов. Воздух был влажным и практически непригодным для дыхания. Наши хриплые вдохи были единственными звуками в этом замкнутом пространстве, находящемся на дне Мексиканского залива на глубине сто пятьдесят метров.
— Вы нарочно оставили прибор в комнате? — голос Вайленда превратился в слабый недоверчивый шепот, в его глазах застыл ужас. — Мы останемся… здесь? Здесь в этом… — голос его замер. Он стал озираться. На его лице были отчаяние и ужас. Так смотрит перед смертью крыса, попавшая в крысоловку. Да он и был крысой.
— Выход отсюда только через входной люк. — Открыть его и, избежав длительных мучений, погибнуть быстро. Вы даже не успеете захлебнуться, вас просто расплющит о стенку кабины. Но это сделать невозможно. — На такой глубине вода прижимает люк с силой почти восемьдесят тонн. Так что, Вайленд, придется медленно умирать от удушья, последние минуты вашей жизни будут очень мучительны. Вы увидите, как посинеют лицо и руки, потом они станут пунцовыми, перед тем как начнут лопаться сосуды в легких, и вскоре после этого…
— Замолчите! Замолчите! — закричал Вайленд. — Замолчите, ради всего святого! Вытащите нас отсюда, Толбот! Вытащите нас отсюда! Я дам вам все, что хотите: миллион, два миллиона, пять миллионов! Заберите себе все это сокровище, Толбот! Заберите себе все это: и золото, и изумруды, и алмазы! Все! — Его рот и лицо дергались, как у эпилептика, глаза вылезли из орбит.
— Меня тошнит от вас, Вайленд. Я не спас бы вас, даже если бы мог. Я оставил переключатель наверху специально, чтобы не поддаться искушению. Так что, нам остается жить пятнадцать, от силы двадцать минут, если только можно назвать агонию, которую мы должны испытать, жизнью. Вернее, агонию, которую только вам придется испытать, — я оторвал пуговицу от своего пиджака и сунул ее в рот. — Я ничего подобного не испытаю, так как на протяжении нескольких месяцев готовился. Это не пуговица, Вайленд, это капсула с концентрированным цианидом. Стоит только надкусить ее, и я умру прежде, чем успею осознать, что умираю.
Мои слова окончательно доконали его. Из угла рта у него потекла слюна и, бормоча что-то нечленораздельное, он бросился на меня. У него настолько помутился рассудок, что он и сам не понимал, что делает. Однако я предвидел это и держал наготове тяжелый разводной ключ. Удар получился не очень сильный, но его оказалось достаточно. Вайленд тяжело рухнул на пол.
Оставался Ройал. Он, скорчившись, сидел на маленьком стуле с матерчатым сиденьем. Осознав, что остается жить считанные минуты, он начисто забыл о том, что его лицо должно быть бесстрастным, как у сфинкса. И на его лице начало появляться выражение, которое было ему совершенно неведомо в течение всех этих долгих лет. — Страх стал глубоко проникать в его мозг, захватывая самые сокровенные уголки. Он еще не поддался панике, как Вайланд, еще сохранил какую-то долю самообладания, но способность здраво рассуждать, трезво оценивать ситуацию, его покинула. И он поступил так, как всегда поступал в экстренных случаях, поступил чисто рефлекторно: вытащил свой маленький черный смертоносный пистолет и прицелился в меня, но я знал, что он не выстрелит. Впервые за всю свою жизнь Ройал встретился с проблемой, которую невозможно было разрешить нажатием пальца на курок.
— Что страшно, Ройал? — Спросил я с трудом. Воздух стал таким, дыхание настолько участилось, что говорить стало трудно.
Он молча смотрел на меня, и все дьяволы ада бушевали в глубине его черных глаз. От этого его взгляда на меня дыхнуло запахом свеже выкопанной сырой могилы. Вторично за эти сорок восемь часов, и адский воздух кабины был здесь абсолютно не причем, я в этом мог поклясться
— Ройал, Ройал-убийца, бесстрашно-беспощадный убийца, помнишь ли ты всех тех, что, стоя перед тобой, дрожали от страха, помнишь ли всех, кто до сих пор дрожит, стоит им только услышать твое имя? Хочешь ли, чтобы они увидели тебя в сейчас? Увидели, как ты дрожишь от страха? Ведь ты дрожишь от страха, не так ли, Ройал? Ты испытываешь такой ужас, какого еще никогда не испытывал. Ведь ты испытываешь ужас, Ройал?