Страх — это ключ

— Хороший же из вас сторожевой пес, — мягко сказал я.

— Заткнись! — прорычал Ларри. — Значит, ты коп, да?

Далее шла одна нецензурщина. Голос его, похожий на шипение ядовитой змеи, дрожал от ненависти.

— Нельзя ли повежливее, — прервал его я. — Ведь здесь присутствует молодая леди, приятель…

— Леди? Проститутка! Б…! — он еще крепче вцепился в ее шею, словно получая от этого удовольствие. Мне пришло в голову, что когда-то он совершил досадную ошибку и приударил за ней, а она отреагировала соответствующим образом.

— Ты считаешь себя очень умным, Толбот, не так ли? Думал, что одурачил нас всех, не так ли? Но меня тебе не удалось одурачить, Толбот. Я следил за тобой. Я ходил за тобой каждую секунду с тех самых пор, как ты появился на буровой, — он напичкал себя наркотиками до самых бровей, он дрожал и подпрыгивал, словно у него была болезнь Святого Вита. В голосе звучало злорадство и мстительный триумф ничтожества, которым все пренебрегали и над которым все издевались. А в конце концов он оказался прав, в то время как те, которые презирали его, ошибались. Это была ночь, когда Ларри мог заливаться соловьем, и он не намерен был пропустить ни единой ноты. Но мне доводилось слышать и более приятные голоса.

— А тебе и в голову не приходило, что я знал о твоем сговоре с Кеннеди, признайся, что ты не знал этого, коп, — продолжал хвастаться он, — и с этой проституткой ты тоже был в сговоре. Я следил за тобой с той самой минуты, когда ты вылез из батискафа, я видел, как этот подхалим-шофер дал по башке Ройалу…

— Откуда тебе известно, что это Кеннеди…

— Я подслушивал под дверью, подонок. Я уже тогда мог бы прикончить тебя, но хотел посмотреть, что ты надумал и куда это ты так торопился. Может быть, ты думаешь, меня беспокоит, что Ройал отдаст концы? — внезапно он замолчал и выругался. — Мэри, потеряв сознание, упала прямо на него. Он попытался удержать ее, но героин не протеин — даже ее легкий вес оказался ему не под силу. Он мог бы аккуратно положить ее на палубу, но не сделал этого, а отступил назад, и девушка тяжело упала.

Я сделал полшага вперед и до боли сжал кулаки. Во мне горело желание убить. Ларри обнажил зубы в волчьем оскале и прошипел:

— Ну давай, давай, покончи со мной.

Я смотрел то на него, то на лежащую на палубе Мэри, потом снова на него и на нее, и кулаки мои медленно разжались.

— Испугался, коп? Ты ведь даже пожелтел от страха, коп, да? Ты втрескался в нее, коп, не так ли? Ты втрескался в нее точно так же, как в нее втрескался я и этот педераст Кеннеди, — он засмеялся визгливым фальцетом, в котором звучало безумие. — Мне кажется, что с Кеннеди произойдет несчастный случай, когда я вернусь на ту сторону. Ведь никто не обвинит меня в том, что я застрелил Кеннеди, увидев, что он ударил Ройала по башке?

— Хорошо, я согласен. Согласен, что ты герой и великий детектив. Пойдем к Вайленду и покончим с этим.

— Да, с этим давно пора покончить, — кивнул он. Внезапно голос его стал очень спокойным. Это мне совсем не понравилось. — Но только ты не увидишь Вайленда, коп. Ты вообще больше никогда и никого не увидишь, коп. Я убью тебя, Толбот. Я прикончу тебя сейчас же.

От волнения у меня пересох рот, словно кто-то провел по нёбу промокашкой. Я слышал медленные, тяжелые удары своего сердца, мои ладони стали влажными от пота. Он сделает, что сказал. Нажмет на курок тяжелого кольта, и даже если ему посчастливится дожить до ста лет, он уже не получит большего удовольствия в своей жизни. Это конец. Каким-то чудом мне удалось говорить без дрожи в голосе.

— Итак, ты намерен убить меня, — медленно сказал я. — Почему?

— Потому что смертельно ненавижу тебя, Толбот, — прошептал он, и в этом шепоте слышался какой-то дребезжащий, ужасный звук. — Потому, что ты довел меня. Ты издевался надо мной с первой минуты, как увидел, ты все время называл меня наркоманом, словно не было других слов, то и дело интересовался, наполнен ли мой шприц. А еще потому, что ты неровно дышишь к этой женщине, потому, что если она не достанется мне, то не достанется никому. А еще потому, что я ненавижу копов.

Он ненавидел меня. Я видел и понимал это. Даже когда он молчал, рот его извивался и дергался, как у эпилептика. Он не сказал мне ничего нового. Но сказал то, что никогда не скажет никому другому. И я знаю, почему он стал таким откровенным. Мертвые молчат. Пройдет несколько секунд, и я стану мертвецом. Я умру. Умру, как Герман Яблонский, с той лишь разницей, что того зарыли в землю, а меня сбросят в море. Но, не все ли равно, где спать вечным сном. Обидно было и то, что мой конец наступит от руки дергающейся, набитой наркотиками массы, маскирующейся под человека.

— Ты непременно хочешь, чтобы я умер сейчас? — мои глаза, не отрываясь, смотрели на дергающийся на курке палец. Я ни на секунду не оторвал глаз от этого пальца.

— Конечно, — захихикал он.— Я выстрелю тебе в низ живота, и буду наблюдать, как ты будешь корчиться и вопить, пока не охрипнешь. И никто не услышит твоих криков, коп, и не придет тебе на помощь. Тебе нравится такая смерть, коп?

— Тупица, — тихо проговорил я. Мне нечего было терять.

— Что? — его лицо превратилось в маску неверия словам, которые он услышал. — Повтори, что ты сказал, коп!

— Ты так накачался наркотиками, что сам не знаешь, что говоришь. Что ты сделаешь с моим трупом? — Я впервые подумал о себе как о трупе. Ужасное чувство, надо сказать. — Даже двоим, таким как ты, не под силу вытащить меня отсюда, а если меня найдут застреленным, сразу поймут, что это твоих рук дело, ни у кого на платформе нет такого оружия. И тогда я тебе не завидую, мой мальчик, потому что они нуждаются в моих услугах более чем когда бы то ни было. Ох не завидую, Ларри.

Он хитро кивнул, словно продумал все это раньше.

— Ты прав, коп, – пробормотал он, – здесь я не могу пристрелить тебя. Мы должны выйти из радиорубки, коп, не так ли? Я застрелю тебя у самого борта, а потом столкну в море.

— Вот это правильно, — кивнул я. Безумной казалась моя речь, но я не сошел с ума, я рассчитывал выкрутиться, но риск конечно был безумный.

— А потом они будут бегать кругом и искать тебя, — задумчиво сказал Ларри, — и я буду бегать вместе с ними, и все время буду смеяться про себя, думая о том, что твой труп уже, наверное, сожрала акула. Акула будет плавать среди морских водорослей, а я буду знать, что я хитрее всех.

— Прекрасно. Оказывается, ты и вправду умный парень.

— А разве нет? — снова захихикал он отвратительным фальцетом, от которого волосы на затылке у меня зашевелились. Он ткнул Мэри ногой, но она не пошевелилась. — Девушка полежит, пока я вернусь. Я ведь задержусь ненадолго, правда, коп? Вставай и выходи первым. И помни, что у меня в руках фонарь и пистолет.

Ларри отступил в сторону, пропуская меня.

— Такое не забудешь.

Ни Мэри, ни оператор не шевелились. Я был уверен, что пройдет достаточно времени, прежде чем оператор зашевелится. У меня до сих пор болели кулак и нога. Но, что касалось Мэри, то тут я сомневался. Мне казалось, что она просто притворяется: уж слишком частым и неровным было ее дыхание для человека, потерявшего сознание.