Таможня дает добро
Шрифт:
— Рамон Меркадер? — брови, тонкие, в безупречную ниточку, приподнялись, обозначая лёгкое удивление. Он что же, испанец?
Вы знакомы с земной географией? — в свою очередь удивился Казаков. — Нет, мы оба соотечественники, из России, как и ваши предки. А имя — это… как бы сказать… нечто вроде прозвища. Впрочем, и ваши, мадам, Имя-отчество весьма говорящие…
— Право же? — снова вздёрнутая бровь. — И что же в них такого… особенного?
Они всё ещё беседовали на пороге — похоже, подумал Роман (он же Рамон), его спутник так ошеломил хозяйку дома своим напором, что там забыла пригласить гостей войти. Или она нарочно тянет время, пытаясь понять, кого это к ней занесла нелёгкая?
— Ну как же! — Казаков явно только и ждал этого вопроса. — Во-первых, Вера Павловна, та, что видит сны. Потом Вера Павловна Фигнер, революционерка, террористка,
— Ну, почему же? Четвёртая царица из романа мсье Руссо, дивный дворец на холме, машины, выполняющие работу за людей… «Что делать» — как же, почитывали господина Чернышевского, приходилось… Между прочим, имейте в виду — женщина улыбнулась, чуть насмешливо. — госпожа Фигнер не Вера Павловна, а Вера Николаевна. Как видите, нам тут история нашей прародины тоже известна — хотя, вероятно, не так хорошо, как вам, нынешним её обитателям.
И, выпустив эту парфянскую стрелу, она сделала шаг в сторону, пропуская гостей в дом.
* * *
— Нам сказали, что вы интересуетесь начальным периодом колонии, — Казаков отхлебнул чая из маленькой чашечки, — и собрали на эту тему немало сведений. Мы бы хотели посмотреть… если можно, разумеется.
Вера Павловна, пригласив гостей в дом, перво-наперво усадила их за стол — традиция, несомненно, привезённая с оставленной родины, — на котором стоял большой медный чайник. Под чайником которым плясал голубоватый огонёк спиртовки — похоже, подумал Роман, самовары эмигранты с собой не прихватили… Он приканчвал уже третью чашку вкуснейшего чая — не чая даже, а смеси трав и листов кустарника, выращиваемого на склонах южных предгорий, о чём она и не преминула сообщить, наливая гостям густо-рубиновой, с лёгким цветочным запахом, заварки.
— Конечно, буду рада вам помочь. — кивнула женщина. — Что конкретно вас интересует?
Маячный Мастер слегка замялся.
— Если честно — то нам просто любопытно. Впервые встречаем за Фарватерами не просто потомков наших м-м-м… земляков, да ещё и выходцев из России. Ведь, насколько я понимаю, ваши предки, как и предки шкипера Найдёнова — кстати, это именно он посоветовал обратиться к вам, -прибыли сюда на «Живом»?
Вера Павловна согласно наклонила голову.
— Да, этом здесь многие могут похвастать. Переселенцы не испытывали комплексов по поводу происхождения, и уже в третьем поколении почти все переженились и повыходили замуж за местных жителей. У меня, если подсчитать, не больше пятой части «земной» крови.
— Что ж, трудно было бы ожидать другого. — Казаков налил себе ещё кипятка, добавил заварки. — Надо посоветовать Бонифатьичу — ваш чай отличный экспортный товар, в Зурбагане его наверняка оценят… А всё же, если не секрет — откуда у вас такой интерес к истории… и земной, и вашего поселения?
— «Кто забывает уроки истории, обречён на их повторение.»– так, кажется, сказал кто-то из наших общих предков? — улыбнулась женщина. — Не знаю, правда, кто именно…
— Фон Клаузевиц. — отозвался Казаков. — который Карл Филипп Готтлиб, крупнейший теоретик военного дела. Не думаю, правда, что он числился среди наших с вами предков — хотя, кто знает? Если мне память не изменяет, этот господин ещё во времена войн с Наполеоном служил в русской армии — так что я бы не зарекался…
— Как вы говорите, фон Клаузевиц? — женщина извлекла откуда-то блокнот и принялась быстро черкать в нём карандашиком. — Наши предки привезли собой не так много книг, многое утрачено, забыто, приходится собирать по крупицам…
— Обещаю с первой же оказией переправить к вам энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона, — пообещал Казаков. — У меня, в Москве пылятся все восемьдесят с чем-то томов. Мне они особо ни к чему — так, библиографическая редкость, — а вам пригодятся! У вас ведь здесь сохранилось старая манера письма, с ятями и прочими ерами? Отлично, тем проще будет разбираться…
— Огромное вам спасибо! — Вера Павловна не скрывала радости. — Это же настоящее сокровище! У нас есть три или четыре тома, мы многое оттуда почерпнули, но если будут все сразу… Что до вашего вопроса — наши предки с самого начала решили сохранять, пока это возможно, связь с оставленной родиной — а значит, прежде всего, надо передавать память новым поколениям. Я ведь учительница — кому же, как не мне?
Она сняла с каминной
полки фотографию с серебряной рамке.Это были четверо мужчин — явно запечатлённые в студии, на фоне кадки с фикусом и невнятного морского пейзажа на стене. Морской офицер в характерной «нахимовской» фуражке, дородный пятидесятилетний мужчина в бушлате и ещё двое, лет примерно тридцати-тридцати пяти. Эти сидели на маленьком диванчике-канапе; лицо одного из них, сидевшего в пол-оборота — длинное, с высоким лбом и пышными чёрными усами, показалось Роману смутно знакомым.
— Вот это, — Вера Павловна показала на бородача, — человек, которому обязано своим существованием Пост Живой, да вся наша колония. Он — тот самый Лоцман, который привёл «Живой» в этот мир, и если бы не он — мы бы с вами сейчас не разговаривали.
— Ну-ка, ну-ка… Казаков пододвинул фотографию поближе. — А как это было — вам известно?
— Ну, разумеется! — женщина кивнула. — Мой прадед, Павел Дмитриевич Борецкий, вот он, — она ткнула пальцем в одного из сидящих, — очень подробно описал всё в своих дневниках. Во время перехода из Керчи на «Живом» испортилась машина, и его пришлось взять на буксир. Но когда разразился шторм, тросы стали рваться. С буксирного парохода подавали новые, взамен лопнувших, но эти попытки ни к чему не привели. Тогда они попытались снять хотя бы часть пассажиров, но так же потерпели неудачу, предоставить гибнущий миноносец своей судьбе. Шторм тем временем усилился до восьми баллов; огромные волны несли корабль на камни, и в этот самый момент Лоцман заметил на берегу, за стеной дождя, огонёк маяка. Прадед не описывает, что именно он сделал — но судно вдруг оказалось в каком-то невероятном тоннеле, стены которого состояли словно из кипящей воды, а вдоль тоннеля дул свирепый ветер, не уступающий штормовому. Миноносец начало сносить к одной из стен, но тут каким-то чудом механикам удалось запустить машину. Лоцман выправил курс и повёл корабль точно по оси этого Фарватера!
Рассказ лился ровно, словно Вера Павловна повторяла его в который уже раз, — да так, наверное, оно и есть, подумал Роман, женщина пересказывает то, что не раз уже излагала своим ученикам (она ведь школьная учительница, верно?) — однако, не производил впечатления заученного по бумажке. Глаза её сияли, щёки раскраснелись, и молодой человек невольно залюбовался ею. Что касается Казакова — то он не отрывал от рассказчицы глаз.
— Машина хоть и работала, но с перебоями,– продолжала тем временем женщина, словно не замечая обращённых на неё взглядов собеседников. — Тогда Лоцман с помощью матросов поставил на маты импровизированные паруса из брезентовых чехлов — и, как выяснилось, вовремя, потому что вскоре механизмы окончательно вышли из строя. Но паруса позволили удержать судно на оси фарватера, и спустя какое-то время — Павел Дмитриевич не уточнил, какое именно, — судно покинуло штормовой тоннель — и оказалось здесь, у этих берегов!
— Здесь, не в Зурбагане? — удивился Роман. — но как же…
И умолк, поймав злобный взгляд Казакова. Сопровождавшая взгляд гримаса требовала прикусить язык и не лезть куда не надо с вопросами.
Собеседница этой пантомимы не заметила
— О Зурбагане мы тогда понятия не имели. На берегу, возле которого оказался «Живой», стоял маяк — сложенная из камней пирамида, на верхушке которой горел костёр, возле него миноносец и выбросился на берег. Вы наверняка видели это место — на самом кончике мыса, который ограничивает бухту с запада, и пирамида маяка там. На ней недавно укрепили бронзовую памятную табличку, я со своими учениками была на открытии…
— Да, помню что-то такое… — подтвердил Казаков. — Странно, маяк, по которому пришли сюда, довольно далеко отсюда, к западу…
— Это другой, его построили позже. Сначала это тоже была пирамида с костром на верхушке, нынешняя башенка с фонарём появилась сравнительно недавно, лет двадцать назад. Я тогда была совсем девочкой, и наш гимназический класс возили к новому маяку на морскую экскурсию….
Она улыбнулась своим воспоминаниям, отчего лицо её приобрело мечтательное выражение.
— Мы высадились со шхуны на берег и устроили пикник. Потом погода испортилась, и мы кинулись прятаться от дождя в башенке маяка. Но всем места не хватило и я и ещё трое остались снаружи — уж как мы тогда промокли, прямо насквозь…