Терпение дьявола
Шрифт:
Людивина вышла из машины, чтобы позвонить в домофон, попутно рассматривая постройки у входа – вероятно, старые служебные помещения. Занавески на окнах свидетельствовали, что их используют до сих пор.
Вывески с названием клиники не было, и это казалось странным. Людивина, нажав на кнопку, представилась охраннику, назвав фамилию и должность, начала было рассказывать о цели визита, но тут тяжелые кованые ворота открылись сами собой. Современная электроника никак не вязалась со старой каменной аркой.
Едва «пежо» оказался внутри, как ворота закрылись и навстречу вышел человек с мощным телосложением лесоруба.
Сеньон
– Дорогу знаете? – наклонился к нему сторож.
– Нет.
– Дело нехитрое: езжайте по этой дороге. Обогнете замок, проедете вдоль старого туберкулезного санатория и упретесь в клинику.
Сеньон поблагодарил его кивком, и «пежо» покатил по узкой ленте асфальта, вьющейся вокруг склона под темным взглядом огромного здания. Пока Сеньон медленно объезжал его, Людивина подумала, что замок похож на злую версию Муленсара, знаменитого обиталища героя ее детства Тинтина, а потом заметила, что окна ненастоящие. Вместо них оказались искусно расписанные под окна деревянные панели. Все двери, похоже, заколочены. Из-под фундамента лезут корни и побеги плюща. Людивина поняла, что перед нею лишь пустая оболочка, заброшенное здание, приманка для путников. Не старый спящий тиран, а труп, повисший на деревянных подпорках.
Дорога плавно спускалась к вытянутой травянистой равнине с одинокими дубами и буками. Теперь, когда они обогнули замок, стало видно, что к нему пристроено длинное здание поновее, постройки начала XX века, из желтого кирпича и с оранжевой черепичной крышей. Оно было похоже на пароход, севший здесь на мель, стекла в основном были выбиты, а значит, здание давно забросили. Много лет здесь никто не жил и не работал. В этом архитектурном союзе было что-то тревожное – старинный замок, мнимый повелитель холма, и бывший туберкулезный санаторий, словно притаившийся за спиной пращура от нескромных взоров, а со всех сторон подступает лес, готовый их проглотить.
Людивина окинула взглядом окрестности. За территорией ухаживали ровно настолько, чтобы природа не захватила ее окончательно. Но трава все равно была чересчур высокой, кусты разрослись, а ежевика окружила часть парохода. В стороне виднелись здания поменьше, но тоже запущенные и забытые.
Наконец, вдалеке, на излете дороги, между силуэтами деревьев замаячил большой дом из желтого кирпича, совершенно отрезанный от мира. Они доехали до клиники, оставив позади дремлющих хищников былых времен, и припарковались под живыми окнами заведения.
Людивина захлопнула дверцу и огляделась.
– По-моему, идеально тихое местечко для «дома отдыха». Ты небось тоже не отказался бы в таком пожить?
– Я бы здесь заснуть не смог, – отмахнулся Сеньон. – Как-то здесь жутковато.
Крупные дождевые капли изредка падали на землю.
Жандармы вошли в приемную и сказали дежурному, что хотят поговорить с директором. В холле царили тишина и покой, воздух был спертый. На пожелтевшей штукатурке стен не было ни плакатов, ни указателей кабинетов и услуг. Ждать пришлось минут пятнадцать, при этом дежурный не предложил им ни кофе, ни стакана воды, даже не улыбнулся. Наконец появился человек в белом халате.
– Мне сказали, пришли жандармы… – произнес он в некотором замешательстве, протягивая руку Сеньону. – Э-э… видимо, это какое-то недоразумение…
– Мы из отдела расследований, – подтвердил тот и показал удостоверение.
– А-а. Меня сбила с толку
ваша одежда – я ожидал увидеть синюю униформу.Людивина пожала вялую ладонь. Он коснулся в ответ кончиками пальцев. Она терпеть не могла такую манеру приветствия, как будто врачу был неприятен физический контакт.
– А почему здесь отдел расследований? У нас никто не умер.
Людивина не поняла, шутка это или нет, тем более что врач не улыбался.
– Вы директор клиники?
– Я главный врач. Доктор Брюссен.
Людивина вздрогнула. И сразу сказала себе, что это лишь жестокая случайность. Главврач – однофамилец убийцы, которого они выследили полтора года назад. Довольно высокий, почти облысевший, остались только жидкие седоватые пряди. На широком носу удобно устроились очки в коричневой оправе. На вид Людивина дала бы ему лет сорок пять.
Поскольку она молчала, Сеньон вступил в разговор:
– Мы ведем расследование, и нам нужен список пациентов, которые последние два года лечились в вашей клинике.
Брюссен тут же скрестил руки на груди:
– Что за расследование? Кто подозреваемый?
– Сразу несколько преступлений, которые совершили психически неуравновешенные люди.
– То есть, раз они побывали у нас, во всем виноваты их психиатры, так?
– Нет, доктор, – вмешалась Людивина, которая наконец обрела дар речи. – По списку мы сопоставим факты и, возможно, выйдем на след преступника.
– Я так понял, преступников уже задержали.
– Не всех.
– Послушайте, в нашей работе главная задача – создать атмосферу доверия между психиатрами и пациентами. Если я выдам врачебную тайну, мне придется уйти из профессии.
– Мы не требуем истории болезни, – уточнил Сеньон, – только список пациентов, побывавших здесь за последние два года. Фамилий будет достаточно.
Брюссен оставался непреклонен.
– Я не знаю, насколько законно то, о чем вы просите. Сожалею, но не могу подчиниться, просто поверив на слово. Приходите с судебным постановлением, с ордером, с любым документом, который снимет с меня ответственность, и тогда поговорим, но при данных обстоятельствах я не имею права удовлетворить ваше требование.
– Директор клиники на месте? – спросила Людивина, начиная терять терпение.
Брюссен уставился на нее поверх очков. Помолчал и пожал плечами.
– Если это все, что вам нужно… Следуйте за мной, – сдался он наконец.
Врач повел их коридорами с кремово-желтыми стенами, затем по коричневому коридору и невнятно-розовому. Редкие окна, заклеенные полупрозрачной бежевой пленкой, плохо пропускали свет, зато горели все лампы. Людивину снова удивил невероятный покой, царивший в заведении.
– Здесь всегда так тихо? – спросила она.
– У нас около сотни мест, но в обоих корпусах сейчас всего шесть десятков пациентов. Те, кто находится тут добровольно, на отдыхе и реабилитации, размещены в восточном крыле. Те, кто размещен принудительно по распоряжению суда или по просьбе родственников, находятся в западной.
– Ваша клиника специализируется на тяжелых случаях?
– Не совсем. Если мы у кого-то диагностируем острое психическое расстройство, то переводим его в другую больницу, а потом забираем, когда ему становится лучше. Однако здесь у нас есть несколько буйных, потому что в других заведениях нет мест, если вас это интересует. Такое случается, да. Забот нам хватает.